На следующую В начало Назад

Авраам Шмулевич, Марк Кипнис
Субботники (Иудействующие)
КЕЭ, том 8, колонка 635-639



СУББОТНИКИ (в просторечии жидовствующие новые жиды), народное название секты иудействующих, возникшей на рубеже XVII-XVIIIвв. в центральных районах России в среде помещичьих крестьян. Факты, подтверждающие преемственную связь субботников с ересью жидовствующих XV-XVIвв., отсутствуют. Первые документальные сведения о субботниках относятся лишь к началу XVIIIв.. Субботники (под разными названиями) упоминаются в письмах 1700-х гг. публициста и экономиста И. Посошкова и в «Розыске о раскольничьей барынской вере...» (написан в 1709г., опубликован в 1745г.) митрополита Дмитрия Ростовского, который писал о сектантах-щельниках (на Дону): «... иже по-жидовски субботу постят». Конкретно о субботниках сообщалось лишь то, что они в религиозных целях празднуют не воскресенье, а субботу и отвергают почитание икон.

В 1770—80-е гг., как и во весь период царствования Екатерины II, благоприятный для сектантства, отмечается особенное распространение субботничества. Первые официальные данные о субботниках относятся к концу XVIIIв. Так, донской казак Косяков в 1797г., находясь на службе, «принял иудейскую веру» от местного учителя — субботника Филиппа Донского и по возвращении на Дон стал распространять новое вероучение. Вместе с братом он обратился к наказному атаману Войска Донского с ходатайством о свободном исповедании своей веры (результаты неизвестны).

В начале XIX в. многие жители города Александрова на Кавказской линии (позже город Александровская Станция Ставропольской губернии) из купечества и мещанства по субботам уклонялись от исполнения общественных повинностей; составляя большинство населения, они добились освобождения от всяких работ в святой для них день (позже все население города было зачислено в Хоперский казачий полк). Однако подобное терпимое отношение администрации к субботникам было исключением. Когда в начале XIX в. стали открываться новые центры субботничества в губерниях, не входивших в черту оседлости (Московская, Тульская, Орловская, Рязанская, Тамбовская, Воронежская, Архангельская, Пензенская, Саратовская, Ставропольская, Область Войска Донского), власти стали применять репрессивные меры. В Воронежской губернии в 1806г. была обнаружена группа субботников; большинство из них насильственно обратили в православие, а не сломленных «зачинщиков» сдали в солдаты (по официальным данным, в 1818 г. в Воронежской губернии было 503 субботника, в 1823г. – 3771, в 1889г. – 903). Обнаруженные в 1811г. в Тульской губернии (Каширский уезд) СУББОТНИКИ заявили, что веру свою «содержат издревле». Еще в 1805г. СУББОТНИКИ появились в Броницком уезде Московской губернии, в 1814г. возникло дело о субботниках в Орловской губернии (в городе Елец община субботников существовала с 1801г.), в 1818г.– в Бессарабской губернии (город Бендеры). В 1820г. решением кабинета министров пропагандисты из числа субботников города Бендеры были переселены в Кавказскую губернию, куда в том же году были высланы с семьями СУББОТНИКИ Екатеринослава.

После того, как министр духовных дел и народного просвещения князь А.Голицын подал представление, что евреи распространяют свое учение среди местного населения Воронежской губернии, последовало утвержденное Александром I положение кабинета министров «О недержании евреями в домашнем услужении христиан». В 1823г. министр внутренних дел граф В.Кочубей представил в кабинет министров записку о жидовствующих (то есть субботниках) и о мерах борьбы с этой сектой, которая, по его сведениям, насчитывала около 20тыс. человек в разных регионах России. По его предложению в 1825г. был издан синодский указ «О мерах к отвращению распространения жидовской секты под названием субботников». По этому указу всех распространителей ереси немедленно призывали в армию, а непригодных к военной службе ссылали на поселение в Сибирь; евреев изгоняли из уездов, в которых была обнаружена секта, и «впредь ни под каким предлогом пребывание их там» не дозволялось. Субботникам не выдавали паспорта, чтобы затруднить им передвижение по стране и, таким образом, общение с евреями; им запрещали молитвенные собрания и «исполнение обрядов обрезания, венчания, погребения и прочих, не имеющих сходства с православными». В результате этих преследований многие СУББОТНИКИ формально вернулись в лоно православной церкви, продолжая, однако, тайно соблюдать обряды и обычаи своей веры.

Положение субботников ухудшилось с вступлением на престол Николая I (указ от 18 декабря 1826г. о присоединенных к православию и снова предавшихся ереси). Субботников, открыто признававших свою принадлежность к секте, переселяли (иногда целыми деревнями) в северное предгорье Кавказа, Закавказье и в Иркутскую, Тобольскую и Енисейскую губернии, а после присоединения в 1858г. Приамурья к России и в Амурскую губернию. В 1842г. были разработаны правила о переселении субботников на Кавказ, где им отводили земли. В 1850-х гг. секта получила широкое распространение в Кубанской области. Трудолюбие и предприимчивость субботников, основавших процветающие деревни, способствовавших оживлению торговой жизни Закавказья, привели к тому, что они преуспели в распространении своей веры среди русских колонистов, чаще всего таких же, как и они, сосланных сектантов.

На прежних местах жительства также осталось немало скрытых субботников. После воцарения Александра II, когда репрессивные законы против всех сектантов применялись мало, большая часть субботников в центральной России (особенно в местах концентрации – Воронежской, Тамбовской и др. губерниях) перестали скрывать свою веру. В Ставропольской губернии СУББОТНИКИ открыто заявили о себе в 1866г., сославшись на свободы, данные манифестом по случаю коронации. В Воронежской губернии СУББОТНИКИ вышли из подполья в 1873г.; когда 90 членов секты (в Павловском уезде) были приговорены к лишению всех прав состояния и ссылке на поселение в Закавказье, ревизующий сенатор С.Мордвинов, дав благоприятный отзыв о них, ходатайствовал об отмене приговора. В 1887г. последовал указ о признании наиболее важных актов в личной жизни сектантов законными (с гражданской точки зрения). Хотя манифест о свободе совести (17 апреля 1905г.) положил конец всем законам, направленным против субботников, администрация, часто смешивая их с евреями, применяла к ним ограничения; министерство внутренних дел было вынуждено в циркулярах от 1908г. и 1909г. разъяснить, что иудействующие имеют одинаковые права с коренным населением. К началу XXв. общины субботников существовали в 30 губерниях Российской империи и насчитывали десятки тысяч человек (официальная статистика до манифеста о свободе совести от 17 апреля 1905г. заведомо неполна, так как сектанты, и особенно СУББОТНИКИ, которых власти считали «вредной сектой», уклонялись от регистрации). С конца 1880-х – начала 1890-х гг. в среде субботников возникло движение за переселение в Эрец-Исраэль, и они целыми семьями (Дубровины, Куракины, Протопоповы, Матвеевы и др.) селились в еврейских сельскохозяйственных поселениях, главным образом в Галилее, где через два-три поколения растворились среди еврейского населения. На начальном этапе субботничество развивалось как типичное радикально-антитринитарное движение. Субботники отвергали христианское вероучение и культ, в основе их вероучения был Ветхий завет. В нем их привлекали запрет пожизненного рабства, мотивы обличения господствующих классов, а также идея единобожия (а не Троицы) и отрицание «кумиров» (икон). Некоторые группы субботников считали Иисуса не Богом, а одним из пророков. В культе они стремились выполнять библейские предписания (обрезание, празднование субботы и еврейских праздников, пищевые и др. запреты и т. д.), что по форме сближало их с иудаизмом. Однако исповедуемое ими учение в разных губерниях имело свои специфические особенности, и как свидетельствует синодский указ от 1825г., «существо секты не представляет полного тождества с еврейской верой». Этим объясняется усилившееся, особенно со второй половины XIXв., стремление субботников заимствовать формы учения непосредственно у евреев. В субботничестве сложились различные и часто несовместимые толки. Их возникновению способствовал ряд причин: отсутствовали постоянные контакты субботников с евреями (не имевшими права жительства вне черты оседлости); СУББОТНИКИ проживали разбросано, связь между ними была затруднена; группы субботников появились в разное время и имели разный генезис. Все эти толки можно разделить на две группы: собственно СУББОТНИКИ (то есть иудействующие или перешедшие в иудаизм по Галахе) и христианские секты, празднующие субботу, соблюдающие некоторые предписания и обряды иудаизма.

К первой группе относятся:
1. Субботники, называвшиеся на Кубани также псалтирщиками, которые в российском законодательстве начала XXв. именовались «субботниками иудейского вероисповедания». Они отвергали все положения христианства и стремились выполнять ветхозаветные предписания, включая обрезание. Еще в конце XVIIIв. - начале XIXв. они пытались установить контакты с евреями, а некоторые из них даже проходили гиюр (см. Гер, Прозелиты). В середине XIXв. СУББОТНИКИ представляли организационно оформленное (общины, учителя, наставники, устная традиция) отдельное религиозное учение. Большинство из них продолжало эволюцию в сторону иудаизма: многие общины заимствовали элементы еврейского культа (таллит, тфиллин, соблюдение мицвот в соответствии с Галахой) и литургии (богослужение на иврите). Это процесс усилился в конце XIXв. – начале XXв. По официальной статистике, на 1 января 1912 г. таких субботников насчитывалось 8412 человек.

2. Геры, называемые также талмудистами или шапочниками (за обычай даже в доме носить головной убор). Еврейские источники говорят о многочисленных случаях прозелитизма среди русских и украинцев еще в конце XVIIIв. начале XIXв. Так, в жизнеописании рабби Нахмана из Брацлава «Хаей Ма-харан» (1874) Н.Штернхарца (1780—1845) говорится о том, что в 1805г. было много случаев обращения христиан в иудаизм из-за того, что они находили противоречия в своих священных книгах. Официальная российская статистика обычно не отличала геров от субботников, строго соблюдавших мицвот без формального прохождения гиюра. На 1 января 1912 г. иудействующих, вероятно, геров, насчитывалось 12 305 человек, по переписи 1897г. – 9 232 человека. Они стремились к полному слиянию с евреями, поощряли браки с ними (не вступая в браки даже с субботниками), посылали детей в иешивы. В центрах их концентрации (Кубань, Закавказье) существовали в начале XXв. сионистские (см. Сионизм) кружки (на 1-й конференции сионистов Кавказа в Тифлисе в 1901г. был делегат от станицы Михайловской Кубанской области З.Лукьяненко), а в селе Зима (Иркутской губернии) была сионистская организация, пославшая своих представителей на состоявшийся в 1919г. в Томске 3-й Всесибирский сионистский съезд. Хотя их число в советское время значительно уменьшилось, в 1970-х—80-х гг. они продолжали существовать в Сибири (в Зиме был миньян до конца 1970-х гг.), в Воронежской и Тамбовской областях, на Северном Кавказе (район Майкопа) и в Закавказье (город Севан, бывшая Еленовка в Армении, село Привольное в Азербайджане, город Сухуми и другие населенные пункты).

Особое явление представляет эволюция субботничества под руководством геров в Воронежской области (где в 1920г. СУББОТНИКИ проживали в 27 деревнях) в советское время. В 1920—21гг. СУББОТНИКИ из селений Озерки, Клеповка, Гвазда, Бутурлиновка, Верхняя Тишанка и др. переселились на бывшие помещичьи земли, где образовали два отдельных селения – Ильинка и поселок Высокий. Изолированность проживания, сплоченность и сильное духовное руководство привели к тому, что большая их часть полностью восприняла ортодоксальный иудаизм и отождествила себя с евреями. В 1920-х гг. в Ильинке возникла сельскохозяйственная коммуна (с субботним выходным днем) под названием «Еврейский крестьянин» (так первоначально назывался и колхоз, который после укрупнения вошел в колхоз «Россия»). В 1920-е гг. туда для помощи в религиозном воспитании и налаживании религиозной жизни неоднократно приезжали евреи. Примерно в 1929 г. в Ильинку прибыл Залман Либерман, исполнявший обязанности шохета (см. Убой ритуальный), мохела (см. Обрезание), меламеда (учителя) и хаззана. Он наладил в поселении производство цицит и таллитов (для Москвы, Ленинграда и других городов), а также поставку кашерного мяса (см. Кашрут) в Воронеж и близлежащие населенные пункты. В 1937г. Либерман был репрессирован и погиб в заключении, синагога закрыта, изъяты четыре свитка Торы (см. Сефер-Тора), два из которых позже были возвращены. В 1930-е гг. во время оформления документов некоторые жители этих поселков (особенно Ильинки) настаивали на записи «еврей» в актах гражданского состояния в графе «национальность». По данным исследования, проведенного в 1960-x гг. Институтом этнографии АН СССР, даже в менее ортодоксальном Высоком в 1963г. из 247 мальчиков дошкольного возраста лишь 15 не были обрезаны, а в 1965г. в Иом-Киппур в этом поселении никто не вышел на работу. В Ильинке обязательно обрезали всех новорожденных мальчиков (для этого ездили в Воронеж и на Кавказ), не было ни одного случая смешанного брака, соблюдались суббота и праздники, а также частично кашрут (только в домашних условиях). В 1973—91гг. большинство жителей Ильинки уехали в Израиль.

3. Субботники-караимиты. В Тамбовской губернии их называли староиудеями или бесшапочными. Они не признают Талмуд и единственным источником веры считают Ветхий завет. Секта возникла около 1880 г. под влиянием крымских караимов. На 1 января 1912г. их насчитывалось 4092 человек. В 1905—12гг. в секту по официальным данным перешло 30 человек (в этот период, правда, со значительными оговорками, допускалось принятие христианами нехристианских вероисповеданий, с 1913г. правила ужесточились). В 1910-х гг. у этих субботников была религиозная и литургическая караимская литература на русском языке, они проживали в Саратовской, Тамбовской и Астраханской губерниях, на Алтае и в Кубанской области. В 1960-х гг. были случаи, когда представители секты, проживавшие в Астрахани и Волгограде, записывались караимами.

К христианским толкам субботников относятся:
1. Субботники-молокане, представляют один из толков в молоканстве. Еще в ранний период в молоканстве, основанном С. Уклеиным в XVIII в., было заметно сильное влияние иудаизма. Однако Уклеин из-за трудности исполнения законов и запретов иудаизма не решился предписать их исполнение всей общине, хотя наиболее близкие его ученики стали их соблюдать. Его преемник Сундуков (Саратовская губерния) выступил за более решительное сближение с иудаизмом, чем вызвал раскол в секте. Последователи Сундукова получили название СУББОТНИКИ-молокане, они ввели в обычай празднование субботы и др. иудейских праздников и придерживались ветхозаветных пищевых запретов, хотя признавали и Евангелие. На 1 января 1912г. субботников-молокан насчитывалось 4423 человек.

По сути, СУББОТНИКИ-молокане представляли собой секту, промежуточную между христианством и субботничеством (иудействующими). В другом молоканском толке – прыгунов – в 1860-х—70-х гг. возникло движение за принятие Закона Моисеева, появились библейские имена, отмечались суббота и некоторые ветхозаветные праздники и велись споры о необходимости обрезания. Как отмечал Н.Дингельштадт («Закавказские сектанты в их семейном и религиозном быту», СПБ., 1885г.), многие прыгуны «серьезно подумывают о переходе в СУББОТНИКИ, признавая их веру более правою и согласною с Писанием». Многие из субботников-молокан и прыгунов впоследствии переходили в иудейское субботничество и даже становились герами.

2. Христианские СУББОТНИКИ – секта, возникшая в Тамбовской области в 1926г. как ответвление адвентизма (см. Иудействующие).

Эрлен Федин
Иоханан бен Закай



Рабби бен Закай в решающий период своей долгой жизни принадлежал к типу знакомых всем евреям добрых и грустно-мудрых дедушек. О молодости его мало сведений. Насколько можно судить, он - ровесник Иисуса Христа, но человек не пророческого склада. Он - наследственный священник первой череды, аналитик и сердцевед, вдумчивый и внимательный наблюдатель бурных событий тех грозовых лет. Именно он в 66-м году сумел заметить страстное желание Иосифа бен Маттафия - своего любимого ученика - стать комиссаром Галилеи. Рабби хорошо знал Иосифа и почти наверняка предвидел, что тот не избежит искушения поддаться соблазну "святой" ненависти. Но рабби знал и другое: пути Божьи неисповедимы и в конечном итоге именно Иосиф может послужить своему народу, прославив его в веках честным рассказом о цепи страшных ошибок и несгибаемом мужестве, о тяжких заблуждениях евреев, их фанатической непримиримости и о катастрофической цене, которую придется за все это заплатить. Рабби был мудр и видел: катастрофа неизбежна.

Все дела в Иудее шли плохо после смерти Ирода Великого. Не стало предводителя, который пользовался полным доверием всех властителей Римской империи. Отец Ирода Антипатр был другом Цезаря, сын считал необходимым быть другом Рима. Сорок лет Ирод обеспечивал не только спокойствие и порядок в Палестине, но процветание и благополучие евреев во всех углах империи. Благодаря Ироду, Август гарантировал евреям исповедание их веры в полном объеме, включая соблюдение субботы; они были освобождены от военной службы, а еврейская беднота была допущена к раздачам бесплатного зерна. Но все эти милости вызывали неприятие ортодоксов уже при жизни Ирода. Его смерть обострила обстановку.

Ни младшие родственники Ирода, ни первосвященник, ни Синедрион не смогли предотвратить непрерывной череды кризисов, в ходе которых Рим не понимал, с кем можно договориться о чем-нибудь и кто может гарантировать соблюдение этих договоренностей. Из надежного союзника Рима, каким Иудея стала при Ироде, провинция превратилась в источник постоянного раздражения римской власти на всех ее уровнях. Раздражение выливалось в стремление наказать ослушников, а это вызывало реакцию, еще более усиливавшую раскол среди иудеев, побуждая к росту радикальных настроений.

…В гигантском Храме, построенном Иродом, во славу Ягве методично и сноровисто убивали стада жертвенных животных. Тяжкий запах крови дурманил головы зелотов, во время древнего ритуала их сильные руки до боли впивались в рукояти кинжалов. Им мерещилось иное жертвоприношение: настанет день, когда во славу Ягве они прольют кровь язычников, уничтожат, испепелят, развеют их легионы. И Ягве - Он один! - будет править на Земле…

Казнь Христа при Пилате не вызвала в мире никаких прямых последствий, и в Иерусалиме быстро затихла память об этом событии, свидетели которого могли услышать в проповеди Христа лишь повторение того, чему учили кумранские отшельники. Но десять лет спустя начал свою проповедь Павел. Именем Христа он начал доказывать необходимость коренных реформ иудаизма. Синедрион не желал и слышать о божественности Христа, эта идея была несомненным отречением от принципа, согласно которому человек не может обладать божественной сущностью. Беда заключалась в том, что Павел был римским гражданином, и в обращении с ним Синедрион был вынужден соблюдать осторожность. Выход указал первосвященник Гамалиил: "Если эта проповедь - дело человеков, то она не оставит следа, если же это дело Божье, то не следует ему препятствовать".

Идея божественности человека, совершившего великие дела, принадлежит грекам. Римляне со времен первых принцепсов подхватили эту идею. Уже при Августе десятки миллионов людей привыкли поклоняться живому императору как богу и не удивлялись, слушая сообщения о вознесении владыки мира на небо после смерти. Концепция Павла добавляла к этому непорочное зачатие, двоичность природы Христа, Крест и Воскресение. Эти подробности, совершенно несовместимые с иудаистским монотеизмом, но существенно родственные мировосприятию языческого мира, было очень трудно критиковать, не задевая религиозных чувств римлян и основ религиозной идеологии Рима. И синедрион молчал. Несомненно, Гамалиил и его ученик Иоханан бен Закай знали труды Филона Александрийского, но не видели силы, на которую можно было опереться в Иудее, чтобы попытаться противопоставить Павлу проект такой реформы иудаизма, в которой была сохранена абсолютность моисеева монотеизма. Они ждали знамений от Ягве, отдав Павлу и другим апостолам христианства инициативу в полемике.

Зато эта полемика позаимствовала у правоверных евреев повышенный тон непримиримой враждебности к малейшим оттенкам инакомыслия, с которой ортодоксы обрушивались на любые попытки ереси в своей среде - попытки, предпринимаемые со столь же яростной неуступчивостью.

Пол Джонсон пишет об агрессивном и нетерпимом тоне многих мест в Евангелиях и поясняет, что апостолы говорят в этих местах о евреях, несогласных с учением Христа, при этом себя самих полагая евреями, согласными с этим учением. Речь идет о внутриеврейской полемике, длившейся примерно четверть века.
"Эти литературные упражнения в теологической брани были в дальнейшем вырваны из исторического контекста и стали основанием для осуждения христианами еврейской нации в целом. Как отмечал потом Эразм, полемики следует избегать, "потому что долгая война слов и писаний кончается дракой". Принцип коллективной ответственности, сформулированный Матфеем, и клеймо "сынов дьявола" со стороны Иоанна в дальнейшем образовали ядро христианской разновидности антисемитизма, которая преплелась с древнеязыческой антисемитской традицией, образовав со временем мощные генераторы ненависти" (Популярная история евреев. Стр.168).

Гамалиил и Иоханан бен Закай жили внутри этой бранчливой полемики и в первые годы, когда христианство было чисто еврейской сектой, опирались на гарантии римской власти, полученные ортодоксальным иудаизмом при Августе и подтвержденные Клавдием. Естественным образом, в этой полемике Синедрион опирался на Иерусалим и Храм, незыблемость которых была сама по себе сильным аргументом иудаистской ортодоксии. Казалось вполне возможным постепенно сблизить верования спорящих сторон, избавиться от враждебного тона и добиться разумного компромисса, позволяющего обновленному иудаизму просветить все народы мира, включив идею абсолютного монотеизма в контекст реальной действительности наступающей новой эры. Случилось иное. В 70-м году среди миллиона ста тысяч погибших евреев оказались все члены палестинской еврейско-христианской церкви. Вместе с ними погибли и династии ортодоксальных священнослужителей и вообще все традиционные еврейские высшие слои. Римские легионы освободили простор Истории для церкви греко-христианской…

Иоханан бен Закай, умиравший в осажденном Иерусалиме от голода, был в саване мертвеца вынесен из города, остался жив и не попал в число пленных. Грустно-мудрый старик, внешне немощный, но излучавший спокойный свет сильного интеллекта и ясной воли, вызывал уважение не только у римских офицеров, но и у грубой солдатни.
Храм был разрушен. Надо было жить без Храма. Без Иерусалима. Без Синедриона. Без еврейской надежды принести свет истинной веры всем народам мира. Бен Закаю казалось, что Ягве выразил свою волю. И он решил исполнить эту волю - так, как он ее понимал. Потеряв, казалось бы, все, евреи сохранили Тору. Он, Иоханан бен Закай, уже 20 лет назад предчувствовал, что еврейское государство гибнет и не помогает торжеству иудейской веры. А тогда зачем оно? Государственный гнет, продажность чиновников, непрерывные свары по несущественным поводам - зачем все это? Вспомним Исайю и Иеремию: Богу евреев можно лучше послужить в диаспоре. Потеряв государство и этот чудовищный полуязыческий Иродов храм с его скотобойней, позаботимся о том, чтобы не потерять евреев!

Старый мудрый еврей получил аудиенцию у Веспасиана, чтобы тот разрешил открыть еврейский университет в Ямнии, близ Иерусалима. Состоялся знаменательный разговор. Император с любопытством разглядывал бен Закая и расспрашивал его о принципах иудаизма. Услышав, что главный принцип - не делай ближнему того, чего не хочешь себе, римлянин усмехнулся: "Слов нет, это превосходный принцип, но с его помощью не наведешь порядка в государстве. Это принцип пригоден лишь для тех, кто пишет книги, но не занимается политикой!" - "Вы совершенно правы, принцепс," - отвечал Иоханан бен Закай - "именно книгами мы и будем заниматься в Ямнии. Политикой мы заниматься не будем…"
Веспасиан задумался. Старик был ему симпатичен. Если бы все евреи были такими, то у Рима не возникли бы проблемы с Иудеей. И Веспасиан не получил бы тогда своих легионов, не стал бы императором?!… Да, с этим таинственным Ягве ему, Веспасиану, ссориться совсем ни к чему!

Бен Закай внимательно всматривался в лицо собеседника и, почувствовав настроение принцепса, заговорил снова. - Вы, римляне строите на нашей земле оборонительную стену против диких племен. Мы потеряли эту землю, наш Иерусалим и наш Храм. Теперь нам нужна стена вокруг нашего Закона. Эту невидимую и вполне безопасную для Рима стену мы и будем возводить в Ямнии - несколько стариков-богословов и пять десятков молодых учеников. Только и всего! - Ваше предложение разумно и отвечает интересам Рима - ответил Веспасиан. - Но я потребую от вас письменного заявления о верноподданичестве. Вы согласны?
- Да!
Веспасиан получил у бен Закая заявление, в котором от имени Синедриона сообщалось, что восставшая провинция склоняется перед правотой Рима и признает протекторат сената и римского народа. А Иоханан бен Закай получил свой маленький религиозный университет в Ямнии.
Этот синод раввинов собирался в винограднике, если погода была хороша, или в бедном доме рядом с лозами, если погода мешала беседе. Они рассчитывали еврейский календарь. Они провели сверку книг Танаха. Они утвердили тексты ежедневных и праздничных молитв, а также правила постов. Они заповедали евреям недоверие к энтузиазму ревнителей грядущего дня. Иоханан бен Закай не уставал повторять: "Если вы сажаете деревья, а кто-то говорит, что пришел Мессия, посадите сначала саженец, а потом идите и приветствуйте Мессию". И добавлял: "Не спешите низвергать алтари чужих богов, ибо вас заставят восстанавливать их собственными руками"...

Так рабби Иоханан бен Закай исполнил свой долг перед Ягве. Меч был отвергнут, восславлены Книга и перо мыслителя. Ямнийский университет создал канон еврейского существования в диаспоре, невидимой стеной оградивший еврейский народ от враждебного мира на восемнадцать веков вперед. Очевидно, что возведение такой стены потребовало времени. В первом веке стены еще не было. Был только проект, существовало намерение отказаться от надежды восстановить Иерусалим и Храм собственными руками, доверить это дело Ягве, а самих евреев, где бы они ни были, объединить благочестивым почитанием мудрости Танаха и тем самым не дать им позабыть свою роль избранного народа.

Этот проект был в течение трехсот лет реализован с небывалым успехом. Еще в Ямнии ученики Иоханана бен Закая кодифицировали Танах, придав окончательную форму Книгам пророков, Книгам мудрости и Псалмам. Но влияние Ямнии не могло быть мгновенным и повсеместным. Отучить евреев от низвержения чужих алтарей? Всего за полвека? Это оказалось невозможным. В 135 году во время восстания Бар Кохбы Ямния сильно пострадала. Многие мудрецы разъехались оттуда по другим еврейским религиозным школам в Вавилоне, Александрии и других городах.

Там продолжился процесс составления Мишны - сборника кодифицированных толкований смысла различных мест Танаха в соответствии с меняющимися обстоятельствами времени и места. В Мишне возникли три раздела, различающихся направленностью и стилем изложения: Мидраш - истолкование Торы, Галаха - сборник общепринятых юридических решений, вынесенных в различных реальных случаях, и Аггада - антология историй, притч и поучений, высказанных мудрецами в пояснение Закона, чтобы донести его смысл до простых людей.

В 3-м веке выяснилось, что программа Иоханана бен Закая приобрела мощную инерцию. После завершения Мишны новые поколения продолжателей его дела занялись собиранием и редактирования комментариев к Мишне. Эти работы велись в Палестине, где в 4-м веке был издан Иерусалимский Талмуд, и в Вавилоне, где еще через сто лет появился гораздо более полный Вавилонский Талмуд. Процесс толкования Талмуда не прекращался вплоть до девятнадцатого века и породил огромную литературу. Пол Джонсон назвал все это скопище книг действенной многослойной структурой:
В течение всего этого времени еврейские общины, разбросанные по всему миру, разрешали большинство своих юридических проблем при помощи собственных религиозных судов, так что эта многослойная структура представляла собой не просто склад книг, в которых можно докопаться до подлинного смысла Библии, но и живое тело свода общинных законов, связанных с реальной судебной практикой и реальными людьми. Пользуясь западной терминологией, можно сказать: это был естественный закон, Библейский закон, кодекс Юстиниана, канонический закон, английское общее право, европейское гражданское право, парламентские нормы, американская конституция и кодекс Наполеона - причем все сразу (Стр. 177).

Так университет в Ямнии породил единственный в мировой истории пример столь своеобразного объединения морально-этического учения, строгого повседневного религиозного ритуала и системы практических рекомендаций по вопросам гражданского и уголовного права применительно к условиям жизни относительно малых групп евреев в чужом городе или государстве. Эта композиция правил и притч оказалась необыкновено устойчивой, обеспечивая в течение полутора тысячелетий существование у евреев морального и группового мировоозрения, достаточно практичного и более или менее цивилизованного - в зависимости от того, как иноверное окружение конкретной общины понимает, что такое цивилизованность. Можно лишь догадываться, что об этом мировоззрении сказал бы рабби Иоханан бен Закай, проснись он сегодня, через 1950 лет после своей беседы с Веспасианом.

Существенно, что это было именно групповое мировоззрение. В нем был законсервирован отказ первосвящеников первого века от универсальной роли иудаизма в мире.
Эта роль была отдана греко-христианскому мировоззрению, а евреи, сохранившись, а временами даже процветая в рассеянии, но неизменно отстаивая свою исключительность и замкнутость, обрекли себя на роль народа, избранного - в качестве пришельцев и поселенцев - для внимательного и пристрастного рассмотрения глазами равнодушных или враждебных коренных хозяев земли. Такова диалектика последствий любых людских поступков, сказал бы по этому поводу Филон Александрийский, доведись ему встретиться в надзвездном мире для мудрой беседы с рабби Иохананом бен Закаем, силой обстоятельств вынужденным отдать все идеи Филона христианам. А мудрый рабби ответил бы философу: никто не знает, что могло приключиться с евреями, пойди их история по александрийской тропинке. И добавил бы: невозможно оспорить, что в устройстве еврейских общин, если отвлечься от злобных наветов антисемитов, ему и его последователям удалось добиться немалых достижений.

Иоханан бен Закай: Мы разработали систему мер сплочения общины. Храмовые кровавые жертвоприношения были заменены четкой системой благотворительности. Состоятельный еврей ежемесячно вносил взнос в куппу, из которой бедняк мог получить средства на пропитание семьи. В фонд общественных трапез деньги вносились раз в три месяца, в фонд одежды - раз в полгода, а в похоронный - раз в год. Но это не все. После меня появился Талмуд - систематическое учение о том, как выжить во враждебном окружении, не потеряв свою душу. Доктор Филон, прислушайтесь к некоторым его нормам!

Человек - личность, наделенная правами, он же - член общины с вытекающими из этого факта обязанностями. Люди не только равны перед законом, они физически свободны; но эта свобода не есть свобода бунта. Человек обязан делать взносы в общественный фонд пропорционально своим доходам; уклонение от этого - бунт. Человек обязан уважать право другого на уединение; быть добрым соседом; не шуметь, если это мешает другим; не осквернять соседство дурным запахом или грязью. Грех не служить, когда это требуется; человек мудрый обязан отдавать свою мудрость общине. Все должны трудиться. Разве все это не великолепно!? Подумайте, когда и в каком мире все это было высказано!

Мы обязали евреев стремиться к гармонии и предотвращать возможные источники трений, заповедав, что мир в общине - главная забота. Одна из важнейших молитв - о мире. Это подчеркнутое миролюбие и стремление к компромиссу, как внутри, так и вне общины обеспечило выживание евреев во враждебном мире на протяжении полутора тысячелетий, но не избавило и, конечно, не могло избавить от притеснений и прямого насилия.

Филон: Рабби, но это особое внутриобщинное законодательство само по себе вызывало ненависть к евреям, отказавшимся быть и жить как все добрые люди вокруг них. Вы и те, кто продолжил Ваше дело, увековечили враждебность окружения! Иоханан бен Закай: Доктор Филон, я не мог способствовать исчезновению евреев ради избавления их от ненависти неевреев! И я не могу считать христиан добрыми людьми, ибо они отреклись от принципа. Ягве и божественный Иисус - несовместимы! Филон: Вы в этом уверены?! После Платона и Аристотеля? После двух тысячелетий последующего развития человеческой мысли? Не упрощаете ли Вы сущность Ягве и смысл Его уроков? Ведь Иосиф спас наших прародителей в Египте лишь для того, чтобы они через 400 лет попали там в рабство. Они верили в Бога Авраама, Исаака и Иакова, но Богу через Моисея потом пришлось слишком многое уточнять в практике их веры. Живая жизнь и после этого многое, очень многое меняла в религиозных обычаях евреев. Рабби, не спасли ли Вы евреев, подобно Иосифу - для дальнейшего накопления груза ненависти к ним? Вам не убедить меня в том, что отсутствие перемен угодно Ягве. В 1-м веке такие перемены были необходимы.

Иоханан бен Закай: Что я знаю… Вы говорите о переменах в Законе, которые Вам дороже живых евреев. По воле Ягве мне пришлось увидеть такие перемены в их жизни, каких мир не видел до этого. Беспокоившие Вас, доктор Филон, греко-еврейские столкновения в Александрии показались бы детскими шалостями по сравнению с гибелью Иерусалима и Храма. Не знаю, удалось бы Вам продолжить пребывание в мире Ваших абстракций, переживи Вы лично всю Иудейскую войну. Впрочем, Вы ведь аскет, доктор. Я - не аскет, я не мог впасть в апатию и я сделал то, что обязан был сделать как член Синедриона, как священник первой череды, как еврей. Потеряв Иерусалим и Храм, мы отстояли ортодоксальный Закон и тем самым сохранили евреев. Не знаю, как удалось бы это Вам с Вашим универсализмом.

Филон: Рабби, Вы обвинили меня в том, что мне не дороги живые евреи. Они мне дороги, но именно поэтому я не могу мириться с их горькой судьбой. Я готов признать, что как ортодоксальный еврей первого века Вы, рабби, были правы. Меня волнуют века последующие. "Мой" универсализм заставляет задуматься о миллионах ни в чем не повинных людей, своими земными судьбами расплачивающихся за то, что мы с вами за тысячи лет до них не сумели найти дорогу к миру и согласию между всеми людьми - вне зависимости от того, эллины они, иудеи или даже парфянские огнепоклонники…
Иоханан бен Закай: Доктор Филон, а что если Ягве против этого?
Филон: Неужели, рабби, Вы хотите сказать, что Ягве нуждается в вечных повторениях мучений невинных людей при жизни?! Или Вы полагаете, что все люди виновны?

Иоханан бен Закай: Они, доктор Филон, жестоковыйны, эа это Ягве их наказывает. После того, что я видел в последние дни Храма, мне стала понятнее суровость Господа к евреям, которые тогда пошли за жестокими и неумеренными, забыв о заповеди умеренности. Умеренность во всем - вот то, чему я учил их потом. Кстати, доктор, Ваша аскеза - тоже бунт против Господа. От апатии до нерассуждающей вспыльчивости путь недалек.

Филон: Рабби, Вы не можете оспорить того, что очевидно! Ваша стена вокруг Закона сродни телу - темнице души. Вы приспособили учение к условиям катастрофы, исключив из него сердцевину - его универсальность. Эта сердцевина досталась в искаженном виде христианам и мусульманам, которые теперь полагают, что несут свет истинной веры всем народам Земли. Вы спасли народ-неудачник, навсегда закрепив в его коллективном сознании память о поражении.

Иоханан бен Закай: Вы правы, но - по-своему, правотой книжника-эллиниста… Вас, доктор, не было рядом со мной там, под стенами Иерусалима, где стояли десятки тысяч крестов, на которых висели евреи, которых голод и отчаяние выгнали из города. Вас не было рядом со мной, когда я видел, как рушится Храм, как превращаются в щебень стены и дома города Давида. Я был там, мои глаза видели это. Вы правы, я - свидетель страшной неудачи, тотального поражения. Выбор для меня был прост: делать то, что я мог сделать и сделал, или не делать ничего Я сохранил народ-неудачник, говорите Вы? Много раз за четыре тысячи лет этот народ пытался показать всем людям Земли некий важный пример. Кто знает, быть может, повторяющийся в веках пример верности и стойкости в конечном счете ценнее, чем удача… Задумайтесь над этим, доктор. И не спешите с ответом!

Филон: Рабби, простите меня! Я был несправедлив. Моя программа - мираж, порождение книжного ума - дерзкого, но не мудрого; она могла осуществиться лишь при условии стабильного благополучия Иудеи на протяжении хотя бы первого века. Понадобилось бы несколько еврейских царей, ни в чем не уступающих Ироду Великому, а скорее - более великих, чем он. Религия моей мечты требует процветающего стабильного государства, но сама идея еврейского государства враждебна духу ортодоксального иудаизма. Вы, рабби, в точности исполнили то, что заповедали Исайя и Иеремия, и совершили это как силой Вашего духа, так и силой Вашего разума. Вы сделали все, что могли, и никто не сделал бы больше. Ваша вера сотворила чудо. Окажись я на Вашем месте, я нашел бы личное спасение в апатии и не сделал бы ничего. Хорошо, что я умер за двадцать лет до гибели Иерусалима…

Иоханан бен Закай: Вы, доктор Филон, поддались эмоциям и вряд ли правы в своем покаянии и в преклонении передо мною. Чудеса - не мой удел, а Вы неоправданно суровы к себе. Вы чутко уловили характер наступившего времени. Вспомним о десяти коленах израилевых, отпавших от иудаизма после нашествия Ассирии. Вот и за мной пошли не все семь миллионов евреев, переживших Иудейскую войну, а лишь каждый седьмой из них. Остальные, доктор, ничего не зная о Вас, выбрали, по существу, путь, указанный Вами: они стали христианами, побратавшись с греками и римлянами, отошедшими от язычества. Отпадение от ортодоксального иудаизма, происходящее в дни испытаний, видимо, неизбежно. Но я верю, что по воле Ягве на все будущие времена пребудет так, что каждый седьмой из евреев окажется стойким в своей вере - что бы ни случилось, какие бы катастрофы ни обрушивались на наш народ!

Подобные драмы идей кипели среди евреев полтысячелетия после Александра Великого. Не затихали столкновения пытливого разума и нерассуждающей древней веры. Происходили вспышки иррациональных страстей при столкновениях мнений в рассуждениях о заповедях, данных в Откровении и о земных законах, повелениях и запретах, апеллирующих к заповедям. Волновали людей мрачные предсказания и утопические мечтания. После завершения Вавилонского Талмуда создание Священных книг прекратилось. Поиски смысла ветреных затей человечества, яростные споры тех, кто полагал этот смысл обретенным, с теми, кто его утратил, - все это на тысячу лет скрылось с поверхности еврейской жизни.

Евреи замкнулись в кругу неизменного внутреннего уклада, покорившись неизбежности повторяющихся преследований и изгнаний, перестав писать свою историю и повторяя вслед за Соломоном: Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: вот это новое; но это было уже в веках, бывших прежде нас…

Эрлен Федин
Бенедикт Спиноза


Я верю в Бога Спинозы.
Альберт Эйнштейн.



В течение трех веков после Рамбама христианский мир был более или менее милостив к евреям лишь в Испании. Там с ними дискутировали, надеясь убедить в превосходстве Нового Завета над Торой и в противоречивости Талмуда. В 1240 году папа Григорий IX наложил на Талмуд запрет, который всерьез пытался реализовать только французский король Людовик IX, полагавший, впрочем, что лучший способ спорить с евреем - просто проткнуть его мечом. В Испании же евреев долго уговаривали, постепенно озлобляясь и меняя стиль дискуссии. Последняя, в начале 15-го века, была уже скорее процессом над иудаизмом, чем диспутом. Евреям было засчитано поражение.

После этого их положение в Испании начало быстро ухудшаться. На них оказывался сильный нажим - юридический, экономический и моральный с целью перехода в католичество. Началось паническое обращение евреев. И тут оказалось, что вынужденная смена веры лишь осложнила проблему: "еврейский вопрос" из религиозного обернулся национальным. Еврей в гетто был легко различим. Крестившись, сменив религию, платье и место жительства, он становился маррано (свиньей) - скрытым врагом истинного христианина. В 1492 году благочестивая католическая королевская чета Изабелла Кастильская и Фердинанд Арагонский приказала изгнать евреев из Испании. Половина их крестилась, остальные бежали частью в Африку, частью в Португалию, где их судьба потом не отличалась от того, что случилось с ними в Испании. Их любовь к Испании сохранилась в названии - сефарды (испанцы по-еврейски). Так их называют с той поры в отличие от ашкеназов - евреев, во времена Цезаря появившихся в Рейнланде.

В 1609 году завершилась Нидерландская революция против испанского владычества. А через 23 года в семье сефарда, бежавшего из Португалии и ставшего в Амстердаме купцом, появился на свет Барух де Эспиноса. Свежий воздух нидерландской свободы, под знаменем кальвинизма восставшей против испанского фанатического католицизма и судов инквизиции, проникал и в еврейскую общину. Юный Эспиноса не остановился в своем развитии на толковании Талмуда; он читал Рамбама, стремившегося поставить иудаизм на рациональную основу; Эразма, ненавидевшего фанатизм (и евреев); Декарта, учившего, что мышление начинается с требования все подвергать сомнению. На двадцать четвертом году своей жизни Барух был отлучен от еврейской общины и навсегда покинул Амстердам. Он поселился в Гааге, зарабатывал на жизнь шлифовкой оптических стекол и напряженно размышлял, оставив в памяти человечества свое новое имя - Бенедикт Спиноза. Именно так он подписывал свои трактаты на латинском языке.

Спиноза - первый еврей, вышедший за пределы ямнийской стены, ограждавшей Тору, чтобы стать одним из первых свободомыслящих европейцев. У него в амстердамской еврейской общине был предшественник - Уриель Акоста. Уриель родился в Португалии в семье марранов в 1590 году. Подростком, вместе с матерью и братьями бежал в Амстердам, где перешел в иудаизм, но вскоре разочаровался в нем: талмудическая софистика и многочисленные ритуалы оскорбляли его свободный ум. Амстердамская синагога в 1624 году прокляла его за свободомыслие. Акоста не выдержал груза проклятия и через несколько лет покаялся. Раввин решил на его примере преподать всей общине урок смирения. В переполненной синагоге Ариель громко прочел формулу покаяния, принял 39 ударов ремнем по спине, затем был брошен ничком на пороге синагоги, а все прихожане перешагнули через него. Такое возвращение в лоно веры предков окончательно разрушило внутренний мир Акосты. Отметим, что покаяние Акосты произошло одновременно с судом инквизиции над Галилеем. "Католический фанатизм ничем не отличается от иудейского" - думал несчастный. - "Соблазн интеллектуальной свободы завел меня в тупик".

В 1640 году Акоста застрелился.
Спинозе было тогда восемь лет. Он, ученик 6-классной амстердамской иешивы, под любовно-внимательным руководством раввина Саула Мортейры повторял путь миллионов обычных еврейских мальчиков: читал Тору, знал ее наизусть, изощрял свой подвижный ум в талмудической диалектике. Но Мортейра сразу выделил Баруха из ряда обычных учеников. Этот вундеркинд восхищал его своими напряженными размышлениями о смысле загадочных мест Писания и о смысле десятков веков истории евреев. "В нашей иешиве растет новый Маймонид" - думал раввин. Этим большим надеждам было суждено осуществиться, но совсем не так, как хотелось Мортейре, и, увы, не так, как того заслуживал его ученик.

Перешагивая порог синагоги, маленький Барух представлял себе распростертое здесь тело живого человека, душу которого топчут по воле раввина Мортейры - конечно же, думал он, это было сделано лишь по воле раввина, а не по воле Бога! Этот мальчик по складу своей личности не мог допустить, что такое наказание Акосты было угодно Ягве. "Раввин Мортейра знает Закон, но понимает ли он его?" - все чаще задумывался Барух, понемногу преодолевая мальчишескую очарованность своим наставником. Он задавал много вопросов раввину, а тот, продолжая возлагать на необычного ученика громадные надежды, вдохновенно приобщал юношу к искусству затейливого талмудического рассуждения.

К своим пятнадцати годам Спиноза знал Талмуд не хуже Маймонида, но продолжал задавать вопросы, которые становились всё труднее и с течением времени нравились Мортейре все меньше. Надежды раввина рушились. Спиноза после иешивы поступил в латинский лицей, директором которого был Фан дер Энде - иезуит, ставший пантеистом. "Отойди от этого рассадника зла!" - кричал Мортейра, люто ревнуя, ибо к латинской скверне, изливаемой на Баруха директором Энде, добавлялось юное очарование Клары-Марии Фан дер Энде - директорской дочки...

Чем глубже становились размышления Баруха, тем чаще он замечал огонек ненависти во взгляде раввина, который увидел, что в синагоге появился не новый Маймонид, а новый бунтарь. Беда заключалась в том, что по-своему были правы и Мортейра, считавший себя наследником Бен Заккая, и Спиноза, искренне не понимавший, в чем его вина. Раввин считал себя обязанным сломить ученика и привести его к ортодоксальной вере - во имя порядка и спокойствия в общине. И - ради спокойствия души самого амстердамского раввина Саула Мортейры, который после гибели Акосты должен был снова и снова доказывать самому себе, что был прав, прав и еще раз прав, приговорив ослушника к публичному унижению. Он обязан быть твердым и впредь. Неужто он не справится с этим молокососом?

Мортейра не справился. Еще в декабре 1655 года он принял от Спинозы почтительное приношение синагоге, а 27 июля 1656 года после бурных столкновений с непреклонным учеником произнес формулу отлучения:
Главы совета доводят до вашего сведения, что, зная давно о зловредных мнениях и действиях Баруха де Спинозы, они пытались отвратить его от зла различными доводами и обещаниями. Однако, не найдя никакого действенного средства и, напротив, получая каждодневно сведения о том, сколь мерзкую ересь он продолжает практиковать, а также о совершаемых им чудовищных актах…, совет постановил, что упомянутый Спиноза должен быть исторгнут из народа Израиля. Мы проклинаем и отлучаем Баруха де Спинозу. Да будет проклят он днем и проклят ночью; проклят, когда ложится и когда встает, когда выходит и входит. Пусть Бог никогда не простит и не признает его! Никто не должен общаться с ним словесно, либо письменно, либо оказывать ему какую-либо услугу, либо жить с ним под одной кровлей, либо приближаться к нему на расстояние менее четырех локтей, либо читать какой-либо текст, продиктованный им или написанный его рукой.

Исторгнут из народа… Столь непропорциональная реакция уважаемого им раввина на чисто интеллектуальные поиски потрясла Спинозу. Он не сомневался в том, что в отрочестве был любимым учеником Мортейры. Неужели именно прежняя любовь учителя к ученику послужила теперь причиной столь страшного гнева Мортейры? Да, конечно, так и случилось.

Теперь он исторгнут из народа Израиля и должен думать, как ему жить дальше. Он понимал причины гнева Мортейры, но отказывался принимать их в качестве оправдания. Ведь он, Барух, был согласен послушно исполнять предписанные Моисеем ритуалы, он всего лишь настаивал на своем праве свободно размышлять и свободно распоряжаться своими чувствами. А ответом стала ненависть.

Ненависть выплеснулась из синагоги, она крепчала, принимая разнообразные формы. Спиноза был изгнан из родительского дома. При выходе из театра он получил удар ножом, но убийца промахнулся и лишь повредил плащ молодого человека. Как опасна ушедшая любовь, как неуместны сильные привязанности при поисках истины! Казалось, сами стены родного города излучали иррациональную ненависть к нему - человеку, очарованному поисками истинного знания. Город тоже исторгал его.

И Спиноза навсегда покинул Амстердам. Покаяться, как Акоста? Нет, он не был на это способен. Строгий и последовательный философ, он не мог бы отказаться от результатов своих исследований: для него, картезианца, независимое размышление, построенное по образцу эвклидовой геометрии, было способом существования. Он сделал выводы из событий 1656 года: его размышления несовместимы с сильными человеческими чувствами и страстями, ему придется коренным образом изменить свой образ жизни, никогда впредь не давать воли эмоциям.

После отлучения Спиноза никогда не впадал в ярость, хотя его слишком часто провоцировали. Он в совершенстве владел собой, демонстрируя героическое самоотречение. Весь грех от невежества - повторял Спиноза вслед за Декартом. - К несчастьям и их причинам следует относиться как к части общего мироустройства. Осознав это, человек становится неуязвим для печали, ненависти, желания отомстить. Мудрый человек должен стремиться к тому, чтобы видеть мир с позиций Бога. Поняв себя и свои чувства, из которых удалена страсть, мы можем возлюбить Бога - бесстрастной любовью, в основе которой лежит понимание.

Меланхолик и аскет (Клара-Мария была забыта), Барух (т.е. Благословенный!), ставший после отлучения Бенедиктом, видимо, внешне походил на Филона Александрийского: худощавый, смуглый, с большими темными еврейскими глазами, с вьющимися длинными волосами. В быту довольствовался малым, питался овсяной кашей с изюмом или с небольшим количеством масла, к мясу и вину был равнодушен. Общение с людьми ему заменяла переписка. Его корреспондентами были Бойль, Гюйгенс, Лейбниц, Лондонское Королевское общество. Отвергал все предложения помощи, отказался от места профессора в Гейдельберге, не имел своей семьи. Не исключено, что именно эта чрезмерная отрешенность от быта стала причиной туберкулеза, в 1677 году унесшего его в могилу.

При таком образе жизни внешний мир уже ничем не мог повредить Спинозе. Он бесстрашно шел туда, куда звала неутолимая жажда познания. Дух времени требовал различать рассудок и разум. Рассудок (Рацио) - первая ступень познания, основанная на чувствах человека и ведущая к смутным образам и идеям, которые часто оказываются источником наших заблуждений. Разум (Интеллектус) - вторая, более высокая, ступень познания, обеспечивающая понимание (интеллекцию). Третья, высшая, ступень познания - непосредственное усмотрение истины, то есть интеллектуальная интуиция, которая, как казалось Спинозе, одна только и обеспечивает истинную любовь к Богу.

Живя через пять веков после Маймонида, он стремился по-своему понять тексты Пятикнижия и других Священных Книг, хотел выработать собственное мнение. Спиноза впервые рассмотрел Библию не только как Откровение, но и как реальную историю своего народа. Он склонялся к тому, что эти книги написаны не теми людьми, чьи имена они носят, что величие Моисея не в творимых им чудесах, а в силе характера и обширности познаний. Тогда то, что казалось чудесами евреям, выросшим в долине Нила, вполне могло быть цепью естественных явлений, поставленных Моисеем на службу своему делу. Например, можно себе представить, что не Бог, а сильный ветер осушил морской залив перед евреями. И давным-давно жителям пустыни была известна манна небесная - смола тамариска, по вкусу напоминающая хлеб с медом. Горькую воду Моисей подсластил веткой эльваха - кустарника с кислым соком. Куст Моисея - тот самый несгорающий куст, из которого Моисей слышал голос Бога, - растение пустыни, испаряющее эфирное масло, которое на солнце вспыхивает, не причиняя вреда ветвям. Величие Бога, думал Спиноза, - в разнообразии модусов единой субстанции, из которой Бог создал мир, а вовсе не в готовности показывать фокусы для доказательства Своего существования.

Разумеется, Спинозе не дано было предвидеть, что в двадцатом веке подобный прямолинейный рационализм будет назван механистическим. Отметим, что предпринятая Спинозой рационализация Библии не была нацелена на "доказательство" небытия Бога, и, в конечном счете, никоим образом не смогла повредить иррационализму, которым пропитана Книга. Он к этому и не стремился. Но Джонсон прав, указывая, что именно к Спинозе восходит традиция рациональной критики Библии, развитая в трудах немецких ученых 19-го века, - традиция, в значительной мере опровергнутая археологическими открытиями века двадцатого. Однако, Спиноза не несет ответственности за те неправомерные выводы, которые были сделаны в Германии через 200 лет после него. Спиноза писал: Если в Священном Писании встречается нечто, возбуждающее в нас сомнение, то мы не станем этого обсуждать, если не имеем сведений, позволяющих достигнуть понимания с полной достоверностью. Ибо мы знаем, что там нет ничего, что стояло бы в противоречии с естественным светом… Священное Писание не нуждается в толковании, оно требует послушания, предоставляя людям полную свободу мысли.

Такая вера, не слепо-ортодоксальная, а обдуманная и осознанная, послужив причиной отлучения от еврейской общины, не могла сблизить Спинозу и с христианами. В начале девятнадцатого века Якоби и Гердер с восторгом ввели сочинения Спинозы в круг интересов германских философов. Но вскоре со стороны немецких христианских теологов посыпались совсем не восторженные эпитеты: он, Спиноза, - безбожный и наглый, безумный и нахальный, богохульный, зачумленный и отвратительный…

Пол Джонсон в своей книге счел необходимым встать на точку зрения Мортейры и его немецких христианских последователей. Критикуя Спинозу, он пишет, что тот привлекателен для рассудочных, но лишенных сердца философов - вроде Бертрана Рассела. Неспроста, мол, Спинозой были буквально зачарованы интеллектуалы века Просвещения, начиная с Вольтера. Теперь, два века спустя, мы, по мнению современного историка, от этого бесовского очарования свободны.

Этот ужасный Спиноза, продолжает Джонсон, хотел построить этику подобно геометрии - на основе чистого разума, то есть, понизив статус заповедей от богооткровенных истин до заурядных теорем. Это, дескать, привело его к принципу относительности добра и зла, а отсюда - к отрицанию страстей... Можно возразить Джонсону: вполне обоснованным выглядит предположение, что глубинной причиной стоицизма Спинозы во второй половине его жизни явилась вовсе не геометрия, а то потрясение, которое испытал Барух при виде бессильного бешенства, в начале 1656 года обуявшего раввина Мортейру под влиянием ревности к интеллектуальной независимости ученика, некогда столь любимого.

Рассуждая о Боге, Спиноза посмел задать вопрос, добр ли Он. И отвечал: "Добро" и "Зло" могут употребляться лишь в относительном смысле. Изолированная вещь сама по себе не добра и не зла. Эти названия возникают лишь в отношении другой вещи, которой первая вещь способствует или мешает достигнуть того, что она любит. Поэтому одна и та же вещь в различных отношениях может быть и доброй и злой, а безусловного зла нет. Но существует ли тогда метафизическое, свободное от всякого отношения, Благо? Главнейшие атрибуты Бога - вечность и совершенство. Поскольку Он - самое совершенное существо, Он - единствен. Зло и грехи противопоставлены добру, но они не представляют в вещах ничего, а существуют лишь в человеческой душе, которая сравнивает вещи друг с другом. Добро, не оттененное злом, вне человечества не существует.

Тем самым Спиноза по-своему решил проблему, которую Лейбниц потом назвал теодицеей. Тео - Бог по-гречески, Дике - справедливость, добро. Теодицея - оправдание Бога. Непредвзятое наблюдение за людскими делами и нравами давно смущало философов, заставляя спрашивать себя, добры ли боги. Язычник Эпикур, современник Аристотеля, говорил: "Или боги желают избавить мир от несчастий, но не могут; или могут, но не желают; или не могут и не желают; или желают и могут. Первые три модуса божественности не отвечают представлениям о богах, а последний не согласуется с наличием зла в мире".

Наши понятия о возвышенности и совершенстве, писал Спиноза, чужды Богу. Чтобы приблизиться к Его сущности - будем исходить из понятия истинности, из того, что нам явлено. Если Бог, как это видел Экклезиаст и как это видим мы, по своей природе, вроде бы, бессилен награждать благочестивых и наказывать нечестивых, то в этом, как было открыто Иову, и заключается Его возвышенность, Его совершенство! Это и не бессилие вовсе, а предельная удаленность от будней, от суеты, от ловли ветра, - от всех человеческих радостей и скорбей, задач и целей... Все эти земные заботы - сфера действия языческих богов - вызваны нашими стремлениями, нашими целями. Но Бог в своем величии не ставит никаких целей, у Него нет никаких интересов. Простых людей часто занимает вопрос о всемогуществе Бога. Спиноза пишет: Некоторые говорят, что всемогущество Бога распространяется лишь на сферу возможного. В этих людях недостаточно благочестия. Надо понять, что Бог предрешил некоторые вещи по чистой свободе своей воли и что Он неизменяем. Отсюда ясно, что Бог ничего не делает против своих решений именно потому, что это противоречит Его совершенству.

Важнейший атрибут Бога - вечность. Некоторые спрашивают, не состарился ли Бог по сравнению со временем, когда Он создал Адама. Надо понять, что вечность не есть разновидность длительности. Ведь никто не станет утверждать, что сущность круга в наши дни старше, чем во времена Адама. Никакая длительность не может быть приписана Богу - сущности всех вещей мира.

В иешиве Спинозу учили рассуждать с целью славить Бога. Экклезиаст, Маймонид и Декарт научили его рассуждать с иной целью - понять Бога. В течение двадцати пяти веков, прошедших после Соломона, не один лишь Эпикур задумывался над тем, видит ли Господь страдания людей, слышит ли Господь людские вопли. Ответ на этот вопрос был Спинозе ясен: нет, Бог не видит и не слышит. Бог создал мир, Он воплощенное совершенство. Но Его совершенство не опускается до наших суетных забот и огорчений.

Спиноза, строго следуя Пятикнижию, не представлял себе Бога как личность, у которой есть человеческие интеллект или воля. По его мнению, приписывать Богу такие категории - все равно, что попросить созвездие Пса полаять. Наша воля, писал Спиноза, - такое состояние человеческой души, когда она с чем-то деятельно соглашается, называя это добром, или нечто - столь же деятельно отвергает, присвоив ему имя зла. Душа имеет власть сделать такой выбор. Эту власть мы называем волей. При этом иногда, как показывает опыт, мы дурное считаем хорошим и, наоборот, хорошее дурным. Поэтому воля вовсе не есть стремление к благу, она есть мышление как могущество утверждения или отрицания. Такими нас создал Бог. Душа смертна в том смысле, что Создатель имеет власть ее разрушить. Но душа и бессмертна, полагал Спиноза, - в том смысле, что обычно разрушается лишь тело человека, а не мыслящая субстанция, не имеющая объема. Законы природы суть решения Бога. Они неизменны, ибо Бог не отменяет своих решений.

Сотворенная вещь может наслаждаться своим существованием именно потому, что ее существование не исходит из ее сущности. Напротив, о Боге нельзя сказать, что Он наслаждается своим существованием, ибо Его существование и сущность совпадают, они - сам Бог. Он единствен; Его присутствие в каждой вещи не есть вездесущие.

Современники Спинозы не смогли подняться до высот его интеллектуализма. Его последователь Лейбниц писал после смерти Спинозы: "Он действительно был атеистом в том отношении, что не признавал Провидения, которое вознаграждало бы или карало в соответствии с понятием справедливости". Спиноза не мог ему возразить тогда. Не может он возразить и нынешним критикам, которых немало и среди евреев и среди тех, кто евреям симпатизирует.

Его работа и влияние нанесли непоправимый ущерб самоуверенности и внутренней согласованности христианства. Одновременно они создали новые, долговременные и губительные проблемы для еврейского сообщества (П.Джонсон. История евреев. Стр.334). Странно! После Варфоломеевской ночи, после Лютера и Кальвина, после Тридцатилетней войны - приписывать именно Спинозе нанесение ущерба внутренней согласованности христианства?! Что же касается проблем еврейского сообщества, то они возникли за две тысячи лет до Спинозы. Он писал свои трактаты по-латыни, и остался бы евреям совершенно не известным, если бы не отлучение.

Пол Джонсон считает иначе и обвиняет Спинозу в абсолютной разрушительности его еврейского рационализма. Он, дескать, был пантеистом, причем развил свой пантеизм до такой степени, что его почти невозможно было отличить от атеизма. Но вовсе не "атеизм" предрешил отлучение Спинозы от синагоги. Если бы не тихое, но непреклонное упорство в отстаивании своего права на личное мнение и не отказ покориться воле Мортейры, то ни "пантеизм", ни "атеизм" Спинозы никого бы из раввинов не обеспокоил. "Лучше бы этот Спиноза перестал употреблять слово "Бог"!" - сердито резюмирует Джонсон. - "Он не столько довел рационалистическую линию Маймонида до ее логического завершения, сколько вообще вывел ее за пределы иудаизма".

Прежде всего, следует отметить, что Спиноза был сам "выведен за пределы иудаизма" против своей воли и задолго до того, как логически завершил линию Маймонида. Вспомним, кроме того, что (по словам самого же Джонсона) Маймонид возражал против иррационализма и суеверий, поощряемых реакционной иудаистской ортодоксией. Однако, оценивая взгляды Спинозы, Джонсон принимает точку зрения нынешних ортодоксальных евреев. Например, Рав Швайгер говорит ("Еврейская газета", май 2003 г.):

Свободомыслящий еврей, решивший добросовестно ознакомиться с иудаизмом, обнаружит, что фактом своего рождения он вовлечен в духовный Союз с Богом. Нарушение же этого Союза может повлечь те последствия, о которых говорится в благословениях и проклятиях Второзакония: Если… не будете исполнять всех Моих заповедей, то Я… пошлю на вас ужас, чахотку и горячку, …и будете поражены врагами вашими, …и опустошу я землю вашу. А вас рассею между народами…, и города ваши будут руинами.

Но с XVII века грозные пророчества Писания стали восприниматься многими европейцами как признак низкой духовной организации. Религия вообще и иудаизм в особенности представлялись примитивной системой кнута и пряника. Просветители не отрицали необходимость такой "узды для черни", но сами видели во Всевышнем лишь Первопричину. Спиноза, Гольбах, Дидро произнесли немало едких слов в адрес религии, противопоставив ей систему деизма. Согласно ей, сотворив мир, Всевышний дал ему развиваться по его собственным законам, ожидая от людей самостоятельности и свободы.

Спиноза - пантеист, говорит Джонсон. Спиноза - деист, пишет рав Меир Швайгер: он, мол, считал, что Бог, сотворив мир, дал ему возможность развиваться по его собственным (чьим!? Э.Ф.) законам, ожидая от людей самостоятельности и свободы. Обе оценки, мягко говоря, не слишком убедительны. Спиноза не пантеист и не деист. Рав Меир Швайгер заключает его в одни скобки с энциклопедистами, что тоже неверно. Вообще во всех этих обвинениях вновь и вновь проступает не забота о благочестивом почитании Бога, а следование прецеденту - та вполне земная человеческая неприязнь к чересчур умному (и, вдобавок, непочтительному) молодому человеку, которая бушевала в душе раввина Саула Мортейры…

Спиноза не произнес ни одного едкого слова в адрес религии. Даже из цитат, приведенных Джонсоном, видно, что Спиноза верует в Бога и любит Его, но эта вера и эта любовь интеллектуальны. Выходит, что в устах критиков Спинозы интеллектуальность становится ругательством? Евреи навсегда должны отказаться от своего самого сильного оружия - умения напряженно мыслить, дабы затем, придя к обоснованным выводам, - руководствоваться ими в практической жизни?

Для амстердамских евреев XVII века, тогда едва ли не самых просвещенных евреев мира, этот отказ от интеллектуализма стал обязательным после того, как раввин Мортейра произнес слова, наполненные древней слепой яростью не только против Спинозы лично, но и против неостановимого стремления человека к пониманию мироустройства, выходящему за пределы Торы. А мир менялся. Впереди были три века стремительного развития. Человеческий разум праздновал свои первые великие победы. Но иррациональные силы, как им и положено, вовсе не сдавались.

Семнадцатый век… Век Декарта и Паскаля, Галилея и Ньютона, Спинозы и Лейбница. Век катастрофы польско-украинских евреев. Век позорной истории самопровозглашенного "мессии" Шаббетая Цви, пообещавшего вернуть евреев в Иерусалим, отлученного раввинами Смирны (за пять лет до отлучения Спинозы) и арестованного султаном за наглые проповеди. Под страхом неминуемой смерти Цви принял ислам, но в 1666 году был восторженно встречен в Смирне толпами евреев, которые, забыв об отлучении и отречении, кричали: "Да здравствует наш царь, мессия!"… Слухи о Шаббетае Цви волновали голландских евреев несравненно сильнее, чем латинские тексты Спинозы.
Только в 1648 году закончилась Тридцатилетняя война, под лозунгами свободы вероисповедания опустошившая Европу. Миллионы людей погибали, ведомые фанатической приверженностью к разным вариантам христианской веры, а в двух-трех городах Европы несколько человек, воодушевленных непобедимым стремлением к пониманию реальных сил природы, совершали первые прорывы на путях рационального и интеллектуального постижения Божьего замысла. Спиноза действовал в век предчувствия силы и славы науки, но сама наука делала лишь первые шаги.

Истинная слабость Спинозы не в том, в чем его обвиняют сторонники еврейской ортодоксальной круговой поруки, требующей безусловного исполнения 613 повелений и запретов всеми евреями, ибо Ягве, дескать, карает всех за отступничество каждого. В Писании можно найти как подтверждения, так и опровержения этой точки зрения, которая вдохновляла раввина Саула Мортейру. Но поскольку изгнание отступников вовсе не предохраняло ортодоксальных евреев от земных несчастий, то для раввинов этот тысячелетний опыт служил веским свидетельством гневливости Ягве. А Спиноза, размышляя о природе зла, хотел научить людей правильно мыслить, продуктивно рассуждать, чтобы не умножать своих страданий и не приносить несчастий ближним своим

Однако природа в целом оставалась в его время сплошной загадкой; он предчувствовал возможность и необходимость раскрытия ее тайн, но сам в этом не преуспел. Критик Талмуда, Спиноза доказывал свои "теоремы" чисто талмудическими словесными вывертами. Вместо неведомых тогда конкретных химических элементов и элементарных частиц, вместо электромагнитных, гравитационных и ядерных сил, вместо энергии и информации с их численной мерой, вместо четырехмерного пространства-времени, - вместо всего этого (мало понятного нынешним простым людям) ему приходилось оперировать единственным понятием субстанции, казавшимся ему ясным и надежным, а на самом деле - не только вовсе непонятным тогдашним простым людям, но и объективно неоднозначным, т.е. чреватым неизбежными ошибками. Поэтому среди множества глубоких и верных высказываний в его текстах можно встретить отрицание пустоты, хотя он современник Торричелли, или "строгое" доказательство невозможности существования атомов, хотя мы с вами знаем, что они, к печали одних и радости других, не только существуют, но теперь и видоизменяются по воле человека.

Тем не менее, Спиноза обосновал первый закон гидродинамики, который через сто лет был назван именем Якоба Бернулли. Слабости Спинозы были слабостями 17-го века, но и сила Спинозы была силой его века. Совпадение этих двух сил привело Спинозу на уровень самых высоких требований того времени и позволило ему оставить неизгладимый след в интеллектуальном багаже человечества. Слепой ненависти ортодоксов Спиноза противопоставил свой строго логический метод последовательного доказательного рассуждения. Вот один пример. Обсуждается понятие причины:

Пусть кто-либо видит перед собой две книги - одну отличного философа, другую какого-нибудь писаки, - оформленные совершенно одинаково, и при этом обращает внимание не на смысл слов, а лишь на начертание и последовательность букв. Тогда он не заметит между обеими книгами никакой разницы, которая заставила бы его искать разных причин; он скорее будет считать обе книги исходящими одинаково из одной и той же причины по одному и тому же способу. Если же он обратит внимание на смысл слов и речи, то найдет между этими книгами большое различие и выведет отсюда, что первопричина одной книги должна сильно отличаться от первопричины второй книги и одна была в сравнении с другой настолько совершеннее другой в смысле истины, насколько различны слова и смысл речи в обеих книгах - в отличие от полной одинаковости при рассмотрении их в качестве картин.

Форма книг одинакова, содержание различно. Причина формы - едина, но для книги вторична. Причины содержания - "философ" и "писака" - различны и первичны. Этим рассуждением Спиноза поясняет декартову аксиому: Всякое совершенство, заключенное в какой-либо вещи, находится в ее первопричине, причем первопричина содержит всю реальность действия более совершенно, чем само действие.
Бог Спинозы содержит в себе всю реальность и все варианты развития нашего мира - как идеальную возможность. Его законы действуют в нашем мире постоянно и неизменно, ежесекундно и ежедневно, из века в век. Вот подлинные слова Спинозы:
Все существующее сохраняется лишь силою Бога. Надо понять, что Бог предрешил вещи по чистой свободе своей воли и что Он неизменяем. Тогда ясно, что Бог ничего не делает против своих решений. Бог, сначала сотворив вещь, впоследствии всегда будет сохранять ее.

Какой же это деизм?! Но это и не пантеизм, ибо Бог Спинозы не растворен в природе, как это изображает Джонсон, а является ее автором, т.е. предметы и явления природы воплощают Бога не в большей мере, чем каждый экземпляр книги "Популярная история евреев" является Джонсоном!

Человек, который рассуждает и пишет так, как рассуждал и писал Спиноза, не оставлен Богом, что бы по этому поводу ни думал рав Швайгер. Такой человек силен и бесстрашен, ибо вооружен осознанными ценностями, позволяющему ему стоять выше нерассуждающей ненависти Саула Мортейры и мясницкого ража вооруженного убийцы. Весь опыт жизни Спинозы показывает нам, что создатель рациональной этики в своем поведении и в отношении к людям на взгляд обычного человека мало отличался от почитаемых народами праведников. Вот послушайте, что говорил Спиноза о своем понимании праведной жизни:

Если судить по поступкам людей, то у них считаются высшим благом три вещи: богатство, слава, любострастие. Эти три вещи настолько связывают дух, что лишают его возможности мыслить о каком-либо другом благе. Ради снискания богатства люди подвергают себя стольким опасностям, что, наконец, жизнью расплачиваются за свое безумие. Не менее примеров и тех, кто ради достижения или сохранения славы претерпел жалкую участь. Бесчисленны примеры тех, кто чрезмерным любострастием ускорил свою погибель. Это зло возникло оттого, что все счастье и все несчастье заключено в качестве того объекта, к которому мы привязаны любовью.

То, что не вызывает любви, не ведет при своем исчезновении ни к каким раздорам и печалям и не порождает зависти, если им обладает другой. Но любовь к вещи вечной и бесконечной питает дух одной только радостью, не причастной притом никакой печали, - если только я смогу решиться всерьез предаться такой любви. Истинное благо (verum bonum) - осознание кем-то своего несовершенства по сравнению с идеально мыслимой человеческой природой как побуждение к соисканию таких средств, которые могли бы приблизить к такому совершенству. Высшее благо (summum verum) - обладание такой природой, если возможно, то вместе с другими индивидуумами.

Цель, к которой я стремлюсь, - приобрести такую природу и стараться, чтобы многие вместе со мной приобрели ее. Для этого необходимо, прежде всего, придумать такой способ врачевания разума и его очищения (expurgatio), чтобы он легко воспринимал вещи без заблуждений и наилучшим образом, а далее: столько понимать о природе, сколько необходимо для такого состояния, образовать такое общество, чтобы как можно более многие как можно легче и вернее пришли к этому, для чего обратиться к моральной философии и к учению о воспитании детей, построить общественную медицину и, поскольку уменье и искусство делают легким многое, что ранее было трудным, обеспечивая выигрыш времени и удобства в жизни, то никак нельзя пренебрегать механикой.

Философу при этом надлежит, сообразно с пониманием толпы, говорить и делать все то, что не препятствует достижению нашей цели, ибо в этом случае все охотно склонят слух к восприятию истины. Приходится подражать обычаям общества, не противным нашей цели

Этот вежливый интеллектуальный аристократизм Спинозы, как видим, до сих пор раздражает многих. Вслед за Платоном Спиноза ставит Афродиту Уранию выше Афродиты Пандемос, а нам говорят: таковы все философы - у них нет сердца! Получается, что Саул Мортейра - человек гораздо более сердечный, чем Бенедикт Спиноза. Возможно, что с таким выводом согласился бы и сам Спиноза, но добавил бы, что сердце-то у Саула - злое…

Реплика Джонсона относительно отсутствия сердца у философов нуждается в расшифровке. Это - урезанная цитата без ссылки на источник. Автором полного утверждения - истинная вера не идет от разума, она идет от сердца - был Паскаль, гениальный французский физик, математик, религиозный философ и писатель. По странной прихоти истории он жил и работал практически одновременно со Спинозой (1623 - 1662), по складу характера и по слабости здоровья был похож на него, но в конце своей короткой жизни пришел к совсем иным выводам, которые потом, век спустя, очень злили деятелей французского Просвещения. Крайне болезненный ребенок, он обучался дома и очень рано проявил гениальную одаренность. В 16 лет он написал свой первый научный труд о конических сечениях. Внеся в науку гораздо более существенный и непререкаемый вклад, чем Спиноза, Паскаль в 1654 году (!) пережил сильнейший нравственный кризис, отказался от научных занятий и уединился в монастыре янсенистов. Он престал верить, что наука может облегчить земную судьбу человека, существование которого трагично и хрупко. В последние годы жизни он с потрясающей силой охарактеризовал наши одиночество и заброшенность в непостижимом мире, где единственная надежная опора людей - нерассуждающая вера в Бога Авраама, Исаака и Иакова.

Находясь между двумя безднами - бесконечностью и небытием, - человек может постичь тайну своего бытия и найти спасение, лишь всем сердцем поверив в Откровение. Ягве слишком абстрактен, вера в него должна поддерживаться строжайшим соблюдением бесчисленных повелений и запретов. Новый завет, с его Божественным посредником между Ягве и людьми, облегчает простым людям доступ к искренней вере, не нуждающейся в интеллекции.

Рассуждения в вопросах веры Паскаль считал непродуктивными. Софистику католических теологов он высмеял с изысканной язвительностью, отметив, что они с изумительным искусством из ничего изобретают поводы для жестоких распрей. Это вызвало обвинения Паскаля в… атеизме - любая ортодоксия непримирима.

Спиноза и Паскаль ярко олицетворяют врожденную способность человеческой души стремиться и к бесхитростной вере и к интеллектуальному постижению мира, в который мы заброшены. Эти силы в различных индивидуумах и людских сообществах редко одинаковы по величине, обычно преобладает одна из них; бывает, увы, что равны нулю обе - и на исторической сцене появляются лжепророки вроде Шаббетая Цви и его последователей…

Джонсон, критикуя Спинозу с позиций ортодоксального иудаизма, затем признает, что он - центральная фигура в истории европейской философии. Лессинг утверждал: "Нет другой философии, кроме философии Спинозы". Спиноза призвал рассматривать людей, не какими они должны быть, а каковы они в действительности. Ему наследовали Мандевиль и Адам Смит, присматривавшиеся к постфеодальному обществу:

наша добродетель - всего лишь подавление аффектов (стыда, гордости и зависти, любви и ревности, надежды и страха, гнева и жалости); наши желания - средства, коими природа понуждает заботиться о себе; если желания дремлют, то все потенции человека, сколь бы прекрасны они ни были, никогда не будут реализованы.

Пороки частных лиц - благо для общества. Великие надсмотрщики - зависть, скупость, честолюбие, - каждый по-своему понуждают людей трудиться, подчинившись тяжести своего существования. А гордость, чувственность и непостоянство - великие патроны-покровители развития всех ремесел и профессий, всех искусств и наук.

Такой грустно-насмешливый взгляд на природу человека не лишен права на существование, но, как всякая крайность, нуждается в критике. Этот взгляд полностью изгоняет Бога из сферы практической деятельности людей. Но отнюдь не только пороки побуждают людей к неустанной деятельности, к бескомпромиссным размышлениям. Существует непреодолимая потребность в понимании. Нам - по крайней мере, некоторым из нас - дарована чувственная радость интеллектуального постижения тайн природы. Те, кто вступают на путь, ведущий к такой радости, помнят мнение Спинозы:

Наши заблуждения - результат злоупотребления волей. Мы позволяем себе соглашаться не только с тем, что мы воспринимаем ясно и отчетливо, но и с тем, что лишено ясности. Если бы разум простирался так же далеко, как сила воли, или мы могли бы удержать силу воли внутри границ разума, то мы никогда не впадали бы в заблуждение. Бог в высшей степени правдив и никоим образом не может быть обманщиком. Поэтому нам дана способность не соглашаться с темным и сомнительным (с тем, что мы не воспринимаем ясно и отчетливо) или с тем, что не может быть выведено из надежнейших принципов.

Рамбам считал ясным и отчетливым Второзаконие, а Паскаль - десять заповедей и Нагорную проповедь. Спиноза надеялся вывести Заповеди из неких первых принципов, но найти их не удалось ни ему, ни кому-либо другому. Идеи Спинозы принесли обильные плоды лишь тогда, когда первые принципы начали разыскивать не при чтении Библии, а при попытках чтения книги Природы.

Ньютон шел по пути Декарта и Спинозы, но ему предшествовали также Кеплер и Галилей. Он получил свои результаты, создав дифференциальное и интегральное исчисление, что коренным образом изменило положение физики в системе наук, отделив ее от натурфилософии. Гениальный труд Ньютона назывался по старинке "Математические начала (principia mathematica) натуральной философии", но это уже совсем другая философия, чем у Спинозы, - это не философия природы, а теоретическая физика, за прошедшие после Ньютона двести лет коренным образом изменившая взгляды и возможности человечества. И не случайно среди физиков-теоретиков двадцатого века так много евреев: они вслед за Спинозой продолжают (цитирую далее Джонсона) "демонстрировать одну гипертрофированную особенность еврейского духа, а именно его склонность не только все рационализировать, но и все интеллектуализировать".

Лучшие из физиков, веруя в Бога Спинозы, даже теперь, после всего, чему люди были свидетелями за века, отделяющие нас от Тридцатилетней войны, смеют надеяться, что их деятельность не противоречит Божьему Закону. Но и физикам и лирикам теперь ясно, что бесстрастный интеллектуализм - лишь часть мудрости. 350 лет непрерывных усилий расширить пределы понимания сил и структур природы никак не повлияли на роковую пропасть между гениями и толпой: подавляющему большинству людей и теперь новые научные представления о мире ничуть не более понятны, чем равнодушная спинозова субстанция - в далеком семнадцатом веке.
Судьба Бенедикта Спинозы и его "манифеста интеллектуализма" подтверждает, что истинная мудрость - синтез истины, добра и красоты - включает в себя почитание древнего Бога Авраама, Исаака и Иакова, пришедшего к людям в непосредственном созерцании, помимо всякой геометрии. Но и те, кто идут путями Разума, и те, кто веруют бесхитростно, должны согласиться со Спинозой:

Следует надеяться, что наши земные действия могут привести к тому, что будущее благо превзойдет благо нынешнее, а будущее зло не станет опаснее зла нынешнего.
Остается молиться об этом - кто как умеет…

Эрлен Федин
Рамбам и мы


Относись бережно к способности составлять
себе убеждение. Она предписыает нам не быть
скорыми на решения, относиться с благоже-
лательностью к людям и слушаться богов.
Марк Аврелий.



Человек, вошедший в историю евреев под сокращенным именем Рамбам, жил в бурное время. Двенадцатый век начинался под знаком намерения западной Церкви отнять у ислама Святые места. Религиозный фанатизм лишал разума и христиан и мусульман. В 1095 году в Клермон-Ферране был провозглашен первый крестовый поход. Невежественная толпа легко поддалась на провокации католических монахов, которые были по-своему логичны: прежде, чем бороться с врагами Христа в далекой Палестине, надо уничтожить живущих по соседству евреев. Евреев убивали тысячами. Погромы перекинулись в долину Рейна. В Кёльне и Шпайере епископы приказали повесить монахов-зачинщиков, но в Майнце архиепископ бежал, толпа "победила", убив всех попавшихся под руку евреев (более тысячи). Совершив много таких подвигов, крестоносцы отправились в Иерусалим. Христианское давление на Халифат стало причиной радикализации ислама в горах Африки, тамошние первобытно-грубые, лишенные какой бы то ни было городской утонченности мусульмане, евреев любили не больше, чем невежественные европейские монахи. Различны были причины ненависти.

Для радикальных мусульман евреи были неверными, поскольку отказались считать пророком Мухаммада, который заповедал разделение мира на Дар аль Ислам - мирную территорию ислама, где неверные до поры до времени могут пользоваться статусом димми (временным правом на жизнь), и Дар аль Гарб - территорию неверных, которая по милости Аллаха будет покорена в будущем.

Христианские же фанатики не сомневались в том, что евреи отвергли Христа потому, что были слугами дьявола: ведь "всем известно", что у евреев есть хвосты и от них пахнет серой, оба признака мгновенно исчезают, если еврея окрестить… Мир, окружавший евреев, рассеянных по просторам погибшей Римской империи, был заражен безумием. Злоба и глупость теснили разум. Надо было искать ответы на вызов времени.

Рабби Моисей бен Маймон (Маймонид), величайший еврейский ученый и законоучитель, родился 30.03.1135 г., через тысячу сто лет после Иосифа Флавия, в семье даяна (духовного судьи) еврейской общины Кордовы. В 1148 г. властители этого прекрасного города, либеральные Омейяды, были свергнуты исламскими фундаменталистами - альморавидами, пришедшими из Марокко и немедленно объяснившими богатым и влиятельным евреям Кордовы, что Омейяды отклонились от истинного ислама, согласно которому покорители оставляют за собой право в любой момент перебить всех димми и конфисковать их имущество. Выбор был прост - принять ислам или бежать. Будущий Рамбам, уже имея славу вундеркинда, бежал вместе с семьей, по одним сведениям в Прованс, по другим в Северную Африку. Там и там времена для евреев были плохими.

Угроза принудительного обращения в ислам (или в христианство) заставила семью бежать дальше на восток. Поклонившись в 1165 году святыням Палестины в Хевроне и Иерусалиме, семья бен Маймона осела в Каире, где Рамбам постепенно приобрел всемирную славу как врач и богослов-философ. Сооответственно этому росло и его общественное положение. С 1177 г. он - глава еврейской общины Фустата (Старого Каира). С 1185 г. – придворный врач знаменитого халифа Саладина, хорошо отосившегося к евреям. Мусульманская летопись говорит: “Рамбам велик разумом, ученостью и положением”. В последние годы жизни был нагидом (старейшиной) всех евреев Египта. К его авторитету при разрешении религиозных и общественных проблем прибегали евреи всего Востока. После смерти Саладина в 1193 году сохранил пост придворного врача при новом халифе. Умер Рамбам 13.12.1204 г. на семидесятом году жизни.

Рамбам с детства был предназначен к тому, чтобы стать авторитетным религиозным руководителем. Знание Торы (синоним учености) в те времена – ключ к власти над общиной. Евреи тогда непоколебимо верили своим ученым; их авторитет считался наследственным Божьим благословением: “Сей документ правилен несомненно, ибо отец его составителя был сыном дочери главы ешивы” - почтительно удостоверял тогдашний канцелярист. А Рамбам перечислял 7 колен своих ученых и богатых предков. Но его собственная деятельность вышла далеко за пределы еврейской ортодоксии. С детства проявилась его способность читать и активно осваивать огромные объемы религиозных и светских текстов. В 16 лет написал “Трактат о логике”, в 22 – “Трактат о календаре” и начал писать “Комментарий к Мишне”, который закончил в 1168 году. Затем в течение 10 лет кодифицировал талмудическое право в 14 книгах “Мишне Тора”. После этого дал свою трактовку теологии и философии иудаизма (“Путеводитель блуждающих”.1190). Помимо того, написал многочисленные труды по медицине и читал лекции по физиологии, терапии, иудейской религии и праву.

Тяжкий опыт, приобретенный Маймонидом в годы взросления, в сочетании с врожденными способностями привел к выработке спокойного, рассудительного и осторожного характера. Не претендуя на непогрешимость, он выше всего ценил разум: Лучше понравиться одному разумному человеку, чем десяти тысячам дураков, - говорил он. Вежливый, мирный человек, он неустанно искал истину и верил, что наступит время ее торжества, когда власть будет твердо установлена в соответствии с пророчеством Исайи, среди людей не будет больше ни голода, ни войн, ни ненависти, ни соперничества что даст возможность мудрецам без помех изучать Закон. Но Рамбам не был фантазером, он неустанно действовал во имя этого идеала.

Пафос его деятельности - превращение дикого и иррационального мира в мир разумный. Избранный Богом народ обязан показать положительный пример. Рамбам – рационалист, он не доверяет энтузиазму и ненавидит скандалы, которые, к сожалению, не утихали в еврейских общинах: за одиннадцать веков в мире изменилось все, кроме социального характера евреев, в любых обстоятельствах склонных делиться на непримиримые секты. Рамбам был уверен, что это происходит из-за невежества. Поможет ли исправлению еврейских нравов появление Мессии? Рамбам в это не верил, он учил о необходимости повседневных, постепенных, но непрерывных изменений по “благодатному кругу”: от развития человеческого интеллекта к улучшению повседневных взаимоотношений людей в ходе взаимодействия справедливых законов с общественной практикой, а это – гарантия дальнейшего возвышения интеллекта и постоянного совершенствования норм человеческого поведения. Общество, не знающее закона, обречено на развитие по порочному кругу - от нынешней дикости к хаосу конца времен.

Отсюда следует, что Закон еврейской жизни необходимо упорядочить и подвести под него рациональную основу. Цель – дать каждому еврею способ нахождения правильного решения в “море Торы” и в океане высказываний Талмуда. Многотомный Талмуд содержал такую огромную и противоречивую массу законов, нравоучений и утверждений, что на изучение его, изощряясь в диалектике, человек должен был тратить всю свою жизнь. Опираться на Талмуд, пытаться вывести из него однозначные решения повседневных человеческих проблем было трудным делом. Рамбам писал: "Я хотел бы чтобы настоящее сочинение служило полным сводом устного учения со всеми постановлениями, обычаями и законами, накопившимися от времени учителя нашего Моисея до составления Гемары. Я назвал эту книгу "Мишне Тора" в том предположении, что всякий человек, усвоив сначала Писание (Библию), будет в состоянии немедленно приступить к изучению настоящего свода, по которому он ознакомится с содержанием Талмуда, дабы ему не пришлось читать ничего иного".

Ничего иного!? - спросим мы, его отдаленные потомки. Дерзкое "предположение" Маймонида было равносильно намерению ввести единомыслие среди евреев. Разумеется он знал, что это невозможно, и мечтал "всего лишь" о благодатном круге развития отношений в еврейских общинах, отдавая своей мечте все силы.

Ему пришлось предпринять отважную попытку догматизации иудаизма. Догматы еврейской веры в его изложении таковы ("Книга познания"): (1) Бог - творец и правитель мира. (2) Бог един. (3) Бог не имеет телесных свойств; он постигается не чувствами, а разумом. (4) Он вечен и от времени не зависит. (5) Еврей обязан почитать только этого Бога. (6) Все слова пророков истинны. (7) Моисей - величайший из пророков. (8) Наше вероучение дано Богом через Моисея. (9) Это вероучение вечно и не подлежит замене другим. (10) Бог знает все дела и помыслы людей. (11) Он воздает добром исполняющим Его заповеди и наказывает нарушителей их. (12) Когда-нибудь придет Мессия, избавитель еврейства, которого следует ожидать ежедневно. (13) По воле Божьей когда-нибудь совершится воскресение мертвых.

Ясно изложив эти догматы, Рамбам в других своих книгах подверг их тщательному анализу. Он учил, что верования евреев - не сумма произвольных утверждений, ниспосланных свыше, а кодекс, поддающийся обоснованию методом логических умозаключений. Но эта программа, считал Рамбам, имеет предел: она признает уникальность Моисея – единственного пророка, не занимавшегося прорицаниями и не сочинявшего притчи, а лицом к лицу говорившего с Богом. Моисей - медиум, передавший нам Тору как Откровение Создателя.

Программа Маймонида - логическое развитие его убеждения в совместимости Торы с истинами, которые человечеству открываются с помощью разума. Он чтил учение Моисея и пророков, одновременно признавая мудрость Аристотеля и его последователей. В "Путеводителе блуждающих" он исходил из постулата о полном согласии между чистой религией и чистым разумом. Задача у них общая: стремление в ходе земной истории довести человека до высшего совершенства. А поскольку всякое Бытие имеет Причину, Начало и Завершение, то разум и религия, совпадая в начальных и конечных пунктах, должны, как казалось Рамбаму, совпадать и во всех промежуточных. Учение о гармонии веры и разума было век спустя подхвачено христианским вероучителем Фомой Аквинским, а через полтысячелетия стало фундаментом размышлений Спинозы. Вспомним слова Эйнштейна: "Я верю в Бога Спинозы", чтобы оценить и осознать масштаб вклада Рамбама в интеллектуальный багаж человечества.

Рамбам, продолжив и развив идеи Филона Александрийского, выпустил джинна логики из сосуда слепой веры. Но он и сам понимал, что интеллект и логика – инструменты уверенной в себе элиты. Народная религия, которую он осуждал и стремился очистить от суеверий и иррационализма, оставалась непоколебимо глухой к доводам разума. Евреи того времени увлекались белой и черной магией, впадали в транс, заклинаниями охраняли дом от вшей, а свою жизнь от угроз во время путешествий. Идея устного, тайного и доступного лишь избранным, дополнения к законам Моисея была удобна многим раввинам и казалась неистребимой; иррационализм и мистицизм глубоко укоренены в поклонении Ягве, и Рамбам не смог одержать победу над ними. Разум, увы, не всесилен.

Пройдет еще полтысячелетия и Паскаль запишет: Ничто так не согласно с разумом, как его недоверие к себе. "Не знаю" - часто признак духовной высоты. "Знаю" - зачастую признак неумения думать ответственно и строго… Эти замечательные слова предопределяют малую эффективность борьбы за победу разума над суевериями, у которых вовсе нет потребности в строгости и ответственности; ничто "так не согласно" с суеверием, как его несокрушимое доверие к себе. Бесплоден спор сторон, пользующихся столь различными правилами. Можно и нужно возглашать здравицы разуму, но не следует надеяться на то, что скроется тьма.

Человек разумен лишь в том смысле, что по милости эволюции каждый из нас может (имеет право) стать разумным. Но эта всеобщая возможность далеко не всегда воплощается в конкретную действительность. Во-первых, стать разумным на уровне требований Паскаля - длительный и нелегкий труд, а, во-вторых, в своих решениях, ведущих к поступкам, из которых складывается поведение, человек почти всегда ограничен либо недостатком необходимых сведений, либо нехваткой времени для обдумывания. Он колеблется, но время не ждет. И тогда он отбрасывает паскалево "уменье думать ответственно и строго", он действует, опираясь не на разум, а на инстинкт, интуицию или на иррациональное вдохновение. Народный опыт услужливо предоставляет к его услугам приметы и суеверия, "объясняющие" прошлые победы и поражения и "предсказывающие" исход грядущих жизненных битв. Эти приметы и суеверия живут в веках, ибо не выдвигают никаких требований и условий своего применения, кроме нерассуждающего несокрушимого доверия. Добавим к этому, что слишком часто человек не размышляет вовсе, а совершает поступки по веленью страсти или аффекта. Царство разума - не от мира сего…

В наши дни наследие Рамбама активно используется сторонниками светского иудаизма для обоснования их взглядов на судьбы еврейского народа в двадцать первом веке. Эти люди напоминают о вечной ценности наследия Исайи, открывшего глаза миру на то, что люди живут в обществе, социальным идеалом которого должно быть не соблюдение ритуалов, а равенство и социальная справедливость. Книги Рамбама были развитием этого учения на новом этапе истории. Разоблачая детские мечты евреев о грядущем Мессии, Рамбам писал: Царь Мессия восстановит царство Давида, но не верьте, что при этом он должен творить чудеса и знамения… или возвращать к жизни мертвых, или совершать иные подобные глупости. Итак, не одномоментное чудо, а терпеливый процесс становления справедливого общества, в котором царствуют спокойствие и порядок, - вот что требуется, вот во имя чего надо трудиться. Одиннадцать веков спустя светские сионисты говорят, что восстановление еврейской независимости станет мессианским делом, если его целью будет создание еврейского социального государства. И вполне обоснованно ссылаются при этом, помимо Исайи, на Рамбама.

Действительно, Рамбам - религиозный лидер, но и врач, но и философ, но и ученый-естественник - прекрасно понимал, что нельзя спасти души сограждан, не позаботившись об их телесных нуждах, ибо душа - надматериальное порождение материальных структур и процессов, свойственных телу. Поэтому государство должно обеспечить решение экономических проблем таким образом, чтобы первоочередные жизненные потребности каждого, связанные с жилищем, здоровьем, образованием и тому подобным, - были безусловно обеспечены: "Восстановление тела должно предшествовать восстановлению души". Создание и становление такого еврейского государства и будет "приходом Мессии", т.е. Рамбам, по мнению его современных интерпретаторов, 850 лет назад впервые сформулировал мессианский идеал как наступление времени справедливого решения социально-политических проблем еврейского народа, а вовсе не как надежду на приход сверхъестественной личности, осененной величием Божественного поручения.

Что ж, каирским евреям под управлением Рамбама посчастливилось: они пользовались культурно-национальной автономией в государстве дружественного и просвещенного халифа; а предпринятая их наставником попытка синтеза моисеева монотеизма с аристотелизмом, в отличие от того, что произошло при Маккавеях, не нарушила гражданского мира и спокойствия. Не лишне, однако, напомнить, что за тысячу лет до Рамбама римский император Марк Аврелий прославился организацией успешного социального обеспечения бедных и несчастных в пределах всей империи, последующая судьба которой хорошо известна…

Это, конечно, не обесценивает учения Рамбама, оно - солидное обоснование взглядов нынешних светских, т.е. свободных от догматической веры в Бога, сионистов. Являются ли эти люди атеистами? Проницательный современный иудаистский ортодокс пишет: "Хотя такой неверующий приписывает своей работе по созиданию нации чисто секулярное значение, а иногда объявляет войну миру Торы и заповедей, он, в конечном счете, скорее всего окажется частью той исторической и космической драмы, которая выходит далеко за пределы его намерений и целей. Сам того не сознавая, он своими руками строит национальный фундамент, необходимый для духовного возрождения и мессианского искупления. Как сказал рав Кук: "Бывают люди, которые даже не подозревают, какова их ценность и природа в высшем распорядке вещей. Их окликают, но они не ведают, кто их зовет, не подозревают, что служат великому и вечному озарению".

Сами эти люди, опираясь на Рамбама и мало беспокоясь о том, как их классифицируют верующие, пропагандируют рациональные "догматы" светского иудаизма: (1) Бог - создание человечества; (2) Бог в нашем мире существует как литературный герой; (3) В нашем мире никто не имеет права говорить от имени Бога, провозглашая правила поведения людей и этические ценности; решения людей в этой сфере не зависят от того, верят они в Бога-творца и подателя заповедей или в Бога как творение человечества, в ходе своего развития постигающего различия между добром и злом; (4) Гуманисты настаивают на необходимости проверки каждого суждения и каждой заповеди в свете современных этических ценностей; в каждом конфликте необходим осознанный выбор между религиозным законом и правами человека и гражданина, служащими целям гуманизации личности и общества; (5) Следовательно, 613 повелений и запретов суть людские установления и не имеют статуса Божественного Откровения; (6) Бог - понятие, без которого мы не можем обойтись, если намерены, ограничивая эгоизм и примитивные инстинкты, отличать похоть и жестокость от любовного стремления и доброты, если желаем поддерживать в человеке приверженность интересам других людей и общества в целом; (7)Любые формы веры и обрядов заслуживают уважения, если они не посягают на общественный порядок и мир.

Этот перечень догматов гуманистической веры был бы безупречен, если бы не два важнейших обстоятельства. Во-первых, нельзя забывать, что Танах - особая книга, по праву имеющая статус Откровения. В ней можно найти ответы на все вопросы, которые волновали людей тысячи лет назад, волнуют их сейчас и будут волновать впредь. Основа этих ответов - Бог как высшая духовная ценность, порождающая благоговение и безоговорочное абсолютное преклонение. Фактически в душах разных людей понятие Бога совершенно различно, но общим является то, что Он - то высочайшее и наиболее общее начало, которое определяет наше мышление и наши поступки. Светские иудаисты по существу исходят из того, что люди сначала стали разумными, а потом написали Книгу про Бога. Это не так: люди становились разумными и, по мере этого становления и накопления знаний о мире, обнаруживали в своем душевном мире усложняющиеся варианты врожденных представлений о Высшем начале. Они научились благоговеть раньше, чем занялись сочинительством. Бог как литературный герой - слишком уж греческое представление, явно выходящее за пределы мировоззрения Рамбама.

Во-вторых, гуманисты игнорируют Бога первой главы книги Бытия - Бога физиков и философов. Наша Вселенная существует тринадцать миллиардов лет, человечество - 30 тыс. лет, Библия (с первоисточниками) - меньше шести тысяч лет. Сопоставление этих чисел указывает четкие пределы человеческой гордыне. Двести лет назад, в разгар века Просвещения, астрономы могли уверенно заявлять, что не нуждаются в "гипотезе Бога". Ученые двадцатого века заговорили о чувствах восхищения и благоговения, которые им внушает столкновение с законами и структурами, которые, как выразился Вернер Гейзенберг, - "дело явно не человеческих рук и ума".

Млечный путь и мерцающие звезды, движения планет, солнечные восходы и закаты, появления и метаморфозы Луны, затмения Солнца и Луны, грандиозные мистерии метеорологических процессов, игра света, красок и форм в небе и на земле, грозы и ураганы, наводнения, землетрясения и извержения вулканов, смена времен года, плодородие земли и, временами, ее немилость, - все это завораживало ветхозаветного человека, приучая к мысли о высших силах, непреклонно суровых, но и отечески милосердных. Восхищение и благоговение перед величием Божьего мира, испытанные людьми, жившими четыре тысячи лет назад, для которых венцом премудрости были календарь, парус, плуг, колесо и железное оружие, ничем по существу не отличались от восхищения и благоговения, которые грандиозность структур, сил и масс Вселенной внушают нашим современникам, открывшим теорию тяготения, атомную физику и черные дыры, генетический код и сверхпроводимость, создавшим аппараты, избороздившие солнечную систему и ушедшие за ее пределы, - людям, вопреки земным скандалам неустанно проникающим во все новые и новые истинные тайны космоса. Тем, кто обеспокоен сиюминутными политическими страстями, может показаться, что им достаточно Бога, существующего на правах Гамлета или Анны Карениной. Людям, спокойно задумывающимся о природе вещей, такого Бога недостаточно, хотя, разумеется, во многом с обеспокоенными светскими политиками можно согласиться.

Да, Моисей был великим законодателем, а Тот, с Кем он говорил на Синае, был порождением внутреннего мира пророка, а не пребывал на небесах. Но Моисей и Рамбам верили в Бога, Который сотворил мир и человечество.

Да, не существует Бога, знающего все дела и помыслы людей. Но Рамбам верил в Него.
Да, в наши дни странно верить в то, что когда-нибудь мы все воскреснем вместе с теми, кто жил до нас и будет жить после нас. Но Рамбам, видимо, верил и в это.

Да, во всем этом правы современные светские иудаисты, а Рамбам, сын своего века, пожалуй, не прав. Но из этого вовсе не следует, что Бог - литературный герой и только.
Рамбам не был атеистом. Он мечтал о вздымающейся ввысь спирали благодатного общественного развития, которая устремлена к Богу, недосягаемому, но дарующему идею истинной Благодати. Для Рамбама Бог - над миром. Он объективен, но Он - вне пределов человеческой пытливости. И это - краеугольный камень мировоззрения Рамбама.

Трудно представить себе, что Рамбаму, если бы он воскрес в двадцать первом веке, понравилась идея светского государства, в котором Бог - личное дело каждого, а большинство считает Тору просто-напросто историческим романом, пусть и первым в мире.

Двадцатый век завершил собою "р-революцонное" стремление заменить абстрактного Бога теми или иными идолами. За новейшее язычество пришлось заплатить чудовищную цену. И оказалось что Бог не умер, ибо, пребывая вне пределов нашей пытливости, Он, как и во времена Рамбама, - насущно необходимое Слово.

А.Д.Сахаров писал: Для меня Бог - не управляющий миром, не творец мира или его законов, а гарант смысла бытия - смысла вопреки видимому бессмыслию." Это - многозначительное, но явно не до конца продуманное признание. Ведь мир возник и развивался по заданным и неизменно действовавшим законам. Метафора их изначальной заданности и вечного воздействия на все процессы в мире - Бог. Коллега Сахарова по теоротделу ФИАН Д.А.Киржниц в своих лекциях говорил: "Хочется надеяться, что после знакомства с содержанием курса у начинающего физика появится (или укрепится) ощущение единства физического мира на всех уровнях его иерархии - от субъядерного до космического… Такая всеобщность и универсальность вместе со свойственной Природе соразмерностью и гармонией не просто поражают воображение, но и оставляют отчетливое впечатление, что за видимым миром вещей и явлений стоит некое высшее организующее начало…"

В мире вещей и явлений одно явление занимает особое положение: законы природы его не запрещают, но и не гарантируют; оно возможно, но не обязательно, без него природа вполне может обойтись. Это особое явление - жизнь. Возникновение жизни настолько маловероятно, что граничит с чудом. Еще большее чудо - Жизнь Разумная. Библия учит, что наш разум, увы, не имеет надежной обороны против злобы и глупости - своей, так сказать, изнанки, невыгодно отличающей нас от неразумных животных. Раз в тысячу лет появляются люди, свободные от этого проклятия; они кажутся обычным человекам посланниками Бога - источника Веры, Надежды, Любви. Но концентрация этих (с Большой Буквы) Высоких Чувств среди народных масс всегда была не слишком велика. Потоки крови, горы черепов, отравленные воды и погубленные леса, невиданные болезни и растущая скандализация общественной жизни - свидетельства того, что столь огорчавшая царя Соломона одержимость землян завистью, злобой и глупостью пока вполне успешно противостоит человеческой вере - неустойчивой и маленькой, людским надеждам - наивным и суетливым, земной любви - зачастую безответственно эгоистичной и скоротечной.

Человеческая история - лишь крошечный эпизод в истории Вселенной. Мир и без человека развивался по непреложным законам, ему присущим. Закономерность мира - причина его познаваемости в те, скромной длительности, периоды, когда появляются существа, способные к познанию и к размышлениям о начале и конце времен. Закономерность мира сохранится и тогда, когда мы исчезнем из него со своими догмами и ценностями, запретами и повелениями, трагедиями и романами…

Неотвратимый гнев природы, мстящий человечеству за жестокое невежество, с которым мы, мелкие скандалисты, ведем себя на Земле, постоянно напоминает нам о силах, человеку не подвластных, и указывает на Бога как символ равнодушной, неуклонной и истинно вечной неотменимости законов, этими силами управляющих.

Он - символ того, что никакие человеческие дела и установления никогда не достигнут совершенства. Он не помещается ни в литературе, ни в физике, ни в биологии, ни в философии, ни, тем более, в политике. Бог - трансфинитный образ образов, идеал идеалов, волнующих души бесчисленных людских поколений. И Он - универсальный Закон развития всего сущего, Причина всех причин. Гарант смысла и справедливости, этих чисто человеческих стремлений, надежд и целей, которыми люди так неизменно озабочены, разыскивая и не находя их в нашем падшем мире. Рамбам учил, что найти их можно только с помощью разума, другой надежды у нас нет. Он прав, другой нет. На нее уповаем. Но прочна ли она, наша единственная надежда, вот вопрос.

Эрлен Федин
Иосиф Флавий



Первые два тысячелетия своей истории евреи посвятили активному взаимодействию с древним миром и приобретению опыта вооруженной защиты своей веры от иноземных языческих завоевателей и от разнообразных ересей среди своих соплеменников. Они вели яростные войны, отечественные и гражданские. После уничтожения Храма и изгнания из Иерусалима они отказались от вооруженной борьбы и замкнулись в коконе Торы - Священной Истории еврейского народа, ставшей священной историей для большинства человечества. Между этими двумя эпохами, на пороге нового времени стоит фигура Иосифа Флавия - иерусалимского священника и неудачливого иудейского полководца, римского патриция, знаменитого писателя и еврейского историка. Этому яркому человеку, гонимомому по жизни бешеным честолюбием и разнообразными дарованиями, довелось сыграть множество ролей в бурной истории времен Нерона и всех трех императоров из дома Флавиев.

Иосиф бен Маттафий, потомственный священник Храма, родился в 37 г. н.э. Получил богословское образование, был знаком со всеми течениями еврейской религиозной мысли, включая опыт медитации в пустыне. В 64 г. приехал в Рим, чтобы добиться помилования трех еврейских жрецов, после греко-еврейских столкновений в Кесарии арестованных прокуратором Палестины Феликсом за подстрекательство к бунту. Фейхтвангер пишет о чувствах молодого Иосифа: "Выбрать этих трех высокопоставленных старцев, людей совершенно неповинных, было со стороны прокуратора возмутительным злоупотреблнием властью, оскорблением всего еврейского народа". Иосифу сопутствовала удача. С помощью популярного мима Алитира он получил аудиенцию у императрицы Поппеи и добился освобождения жрецов. Но этот успех пришлось оплатить дорогой ценой и самому Иосифу и всем евреям Иудеи.

Греко-еврейское противостояние в Кесарии стало к этому времени неразрешимой проблемой из-за идеологической непримиримости сторон. Среди евреев росли настроения апокалиптического национализма, греки полагали Римскую империю наследницей космополитической программы Аристотеля и Александра. Евреи завидовали грекам, на которых опиралась римская администрация, и не любили их. Греки с удовольствием смаковали антисемитские бредни. Рим не только не пытался примирить враждующие стороны, но и подливал масла в огонь, назначая прокураторами греко-язычных туповатых чиновников. Двойной налоговый гнет на крестьян и мелких ремесленников вызывал протест, окрашенный цветами острой межнациональной и религиозной вражды.

Помилование трех жрецов, обвиненных палестинским прокуратором в разжигании кесарийского конфликта, обрадовало евреев, но разозлило греков, римские покровители которых сумели императорский указ о помиловании сопроводить указом об изменении избирательного закона в Кесарии. Так маленький триумф Иосифа бен Маттафия в Риме обернулся стратегическим ослаблением позиций евреев в столице провинции. Юст из Тивериады, ровесник и вечный оппонент Иосифа, получил повод впервые упрекнуть честолюбца в непонимании главных закономерностей жизни народов в составе империи: "Бог теперь в Италии" - говорил Юст. Иосиф согласился с этим, но написал книгу "История Маккавейских войн", вдохновенно прославляющую героизм и свободолюбие еврейского народа. Юст издал сухое и строгое эссе "Об идее иудаизма", в котором убедительно доказывал реакционность дела Хасмонеев и его смертельную опасность для Иудеи теперь, через двести лет после начала этого движения. Иосиф "перечел маленькую книжечку Юста дважды, трижды. Его собственное сочинительство показалось ему ребяческим, безнадежным… Однако… не только доброжелательные читатели с правого берега Тибра, но и литераторы, и молодые снобы обсуждали в фешенебельных банях левого берега книгу Иосифа о Маккавеях и находили, что она хороша. Известность Иосифа росла, этот еврейский военно-исторический трактат воспринимался как интересное и плодотворное возрождение героического эпоса. Молодые писатели восхищались им, у него уже появились подражатели, его стали считать главою новой школы… На правом берегу Тибра по его книге учились дети. Издатель рассказывал Иосифу, что продано всего сто девяносто экземпляров книги Юста, а книги Иосифа - четыре тысячи двести…" (Иудейская война, с. 79). Но Юст был равнодушен к успеху и считал, что истина на его стороне. "Жаль, что такой талантливый человек, как вы, превращается в такого вредителя" - сказал Юст Иосифу после указа Нерона о Кесарии. - "Иудея должна включиться в целостный строй мира, как другие страны; Бог теперь в Италии, мир стал римским".

Умом Иосиф понимал превосходство и правоту Юста, но сердцем отрицал эту правоту. Он был растерян, унижен. Решил, что ему пора вернуться в Иудею. Была весна 66-го года. Весна восстания.
Кесарийские греки встретили ликованьем указ Нерона, отдававший Кесарию в их руки. На следующий день, 14 мая, начались провокации около синагог. Вспыльчивые евреи вступили в драку, появились убитые и раненые. Римские войска арестовали нескольких евреев, объявив их зачинщиками беспорядков. Состоятельные евреи бежали из Кесарии. Эти события привели к общественному возмущению в Иерусалиме. Прокуратор Гессий Флор попытался подавить беспорядки с помощью войск. С 21 по 26 мая в Иерусалиме было убито свыше трех тысяч человек, почти половина из них - женщины и дети. Наступило тревожное неустойчивое затишье. Действовали и боролись между собой разные силы.

Синедрион, храмовое управление, все высшие слои населения, принадлежавшие к группировке саддукеев, жаждали соглашения с Римом: они понимали,что только Рим спасает их от революции бедняков - крестьян-арендаторов, мелких ремесленников, пролетариев, - тех, чьи скромные требования они всегда высокомерно отвергали. Фарисеи (торговцы, священнослужители и богословы невысокого ранга, владельцы мастерских) противопоставляли Риму лишь религиозную замкнутость, считая, что восстановление былой свободы и славы Иудеи - дело Бога. Они уговаривали население не предпринимать никаких действий против римлян, пока те уважают еврейскую веру и не посягают на 613 повелений и запретов Моисея. Их опровергали зелоты - непримиримые и яростные противники греков и римлян. Они не сомневались в том, что Богу надо помогать: именно немедленное восстание против римлян и приведет к установлению в Палестине прямого Божьего правления; святость цели избавляла их от раздумий о земном смысле этих слов. Были еще и ессеи, стремившиеся отделиться от падшего мира; они уходили в пустыни, где создавали замкнутые общины, отвергавшие официальный культ Иерусалимского Храма во имя поиска путей морального очищения и совершенствования всех людей.

Всему этому кипению противостояла тупая и косная римская администрация. Взрыв был неизбежен. Зелоты спровоцировали бунт социальных низов Иерусалима. Римский гарнизон не был к этому готов и отступил в Хасмонейский дворец. Весь остальной город оказался в руках зелотов.Толпа сожгла финансовое управление, уничтожив налоговые списки и закладные, и разгромила дома многих саддукеев. Положение римского гарнизона стало безвыходным. Евреи пообещали римским солдатам свободный выход при условии сдачи оружия. Фарисеи и зелоты клятвой и честным словом подтвердили это. 7 сентября 66 года осажденные сдали оружие; как только это произошло, зелоты перебили всех римлян до единого. Узнав об этом, кесарийские греки убили двадцать тысяч евреев, а оставшихся в живых прокуратор Гессий Флор согнал в порт и объявил рабами. После этого в городах, где евреи составляли большинство населения, были разгромлены греческие кварталы. Настало время действовать Цестию Галлу, римскому наместнику Сирии. Он начал карательную экспедицию. 27 сентября его войска осадили Иерусалим.

Евреи храбро оборонялись. Решительный штурм был назначен лишь на 2 ноября. Но за день до этого к римским войскам вышли три дряхлых старца со значками и повязками зелотов. Это были те самые жрецы, помилования которых Иосиф бен Маттафий добился в Риме. Римляне приняли их за парламентеров, но старцы предприняли жалкую и бессильную попытку поджечь римские метательные машины. Римляне развеселились и добродушно прикончили старцев, послуживших причиной приезда в Рим того, кто рассказал нам об этой войне. Но эти старики своим безумным поступком неожиданно для всех изменили ход войны, которая по всем рациональным обстоятельствам должна была закончиться на следующий день: Цестий Галл отменил штурм и ночью приказал начать отступление. 3 ноября отступающих римлян в ущелье Бет-Хорон (том самом, где Иисус Навин попросил Господа остановить солнце ради победы евреев) встретил партизанский вожак галилеянин Симон бар Гиора, одержавший над римлянами грандиозную победу. Среди шести тысяч убитых оказался и прокуратор Гессий Флор.

Победа была полной, неожиданной и - незаслуженной, как сразу стало очевидным для рационально мыслящей верхушки иудейского общества. Саддукеи, обсудив создавшееся положение, предложили резолюцию, согласно которой Иудея не находится в состоянии войны с Римом: власти, мол, не отвечают за мятежные действия отдельных лиц. Они объявили политику вооруженного мира, для осуществления которой в каждую провинцию назначили по два комиссара с чрезвычайными полномочиями. Иосиф бен Маттафий был назначен одним из комиссаров Галилеи.

Он быстро обнаружил: у него есть должность, высокий титул и власть - на словах. Сила находится в руках двух крестьянских вождей, Иоанна Гисхальского и Запиты Тивериадского. Они - вожди Галилеи. Здесь народ, живущий в благодатнейшем краю, изнывает под многослойным бременем римских и иерусалимских налогов. Жалобы здешних крестьян, рыбаков, ремесленников, мастеровых и портовых рабочих - вовсе не пустое нытье, как это кажется высокомерным иерусалимским чиновникам. Здесь народ наизусть знает книгу Исайи и мечтает о переустройстве общества по заветам пророка. Иосиф решил, что он должен завевать сердца галилеян, поладить с их вождями. Но для этого надо было отрешиться от своего фарисейства, стать зелотом. Надо перестать быть иерусалимским комиссаром, надо стать вождем триумвирата зелотов. Иосиф, Иоанн, Запита - вот этот триумвират. Такое решение, думал Иосиф, и есть современный вариант маккавейского неукротимого стремления к освобождению Палестины от власти язычников. Здесь будет страна, которой правит Ягве! И иерусалимский комиссар Иосиф бен Маттафий, заразившись героической риторикой своей первой книги, начал поощрять вполне земные грабежи и захваты галилейских зелотов, оправдывая свои действия необходимостью показать римлянам, что еврейский народ их не боится. Что ж, он добился своего: все усилия саддукеев востановить мирные отношения с Римской империей рухнули из-за партизанской войны в Галилее. Иосиф был доволен, он теперь готовил Галилею к войне и делал это с той же одержимостью, с которой совсем недавно писал свою книгу о Маккавеях. И с маккавейской одержимостью считал, что выполняет Божью волю, а зелоты - Божьи посланники...

Усмирение мятежной Иудеи император Нерон поручил Веспасиану. Весной 67 года римские легионы с севера двинулись к Иерусалиму. Двинулись планомерно и неуклонно, тысячами убивая еврейских ополченцев в боях, десятками тысяч сгоняя еврейских пленных на невольничьи рынки. Иосиф и Запита засели в хорошо укрепленной крепости Иотапата. Веспасиан в мае осадил крепость. Иосиф поклялся держаться в Иотапате до июля: тогда Веспасиану придется отложить поход на Иерусалим до следующей весны.

Иосиф сдержал свою клятву. Отчаянными контратаками он задерживал штурм семь недель. В одной из контратак был ранен Веспасиан. Но первого июля Иотапата пала. Запита погиб. Иосиф сдался в плен. Своим неожиданно долгим сопротивлением он, как выяснилось, оказал Веспасиану серьезную услугу: тот вовсе и не хотел быстрого завершения кампании. Во главе своих легионов он был римским консулом, серьезным игроком на политическом поле империи; после усмирения Иудеи император вполне мог отстранить его от командования, возвратив в тесные ряды высоких чиновников без серьезного будущего. Догадавшись об этом, Иосиф, спасая свою жизнь, ввязался в отчаянную религиозно-политическую интригу. Он предсказал консулу Веспасиану великое будущее и в припадке внезапного озарения назвал его мессией. Иосиф уверял себя, что сказал это, не спасая свою жизнь, а ради спасения Храма и Иерусалима.

Веспасиан благосклонно отнесся к этому авантюрному заявлению своего пленника и сохранил ему жизнь. В 67 году на Иерусалим римские легионы не пошли. Тем не менее в Иерусалиме Иосифа не без основания сочли предателем и подвергли великому отлучению: Да будет проклят, испепелен, изгнан Иосиф бен Маттафий, бывший священник первой череды. Никто да не общается с ним. Никто да не спасет его из огня, из воды, от обвала и от всего, что может его уничтожить. Пусть каждый окажется от его помощи. Пусть его книги считаются книгами лжепророка, его дети - ублюдками. Пусть каждый вспоминает его, когда произносится двенадцатое из восемнадцати молений - моление о проклятии, и если он кому встретится, пусть каждый отойдет от него на семь шагов, как от прокаженного.

И когда Иосиф в Тивериаде встретился с Юстом и попытался оправдаться, говоря, что пламенное заблуждение лучше постной правды, что через опыт Маккавеев надо было пройти, прежде чем отвергуть их вместе с этим опытом, - Юст с презрением отвернулся, не ответив ни слова. Древние формулировки религиозного отлучения были для Юста всего лишь эмоциями, он за два года до этого ясно понял беду Иосифа: художественный талант - плохой советчик в реальной политике времен Нерона; практические действия, основанные на героических аллегориях и некритических исторических аналогиях, обязательно приводят к трагическим последствиям…

В 68 году умер Нерон. В Италии началась свирепая борьба претендентов на трон. Сначала воцарился наместник Италии Гальба, но Рейнская армия провозгласила в Кёльне императором Вителлия. Преторианская гвардия в Риме свергла Гальбу и провозгласила императором Отона. Рейнская армия двинулась на Рим, Отон не сумел сгруппировать верные ему войска и погиб. Рейнские легионеры, завоевав Италию, занялись мародерством.

Весь год Веспасиан выжидал и не повел свои войска на Иерусалим. В июле 69 года в Александрии волей восточных легионов он был провозглашен императором. Пророчество Иосифа осуществилось. Получив свободу и римское гражданство, он осмелился просить Веспасиана о должности историографа Иудейской войны и о разрешении носить родовое имя семьи Веспасиана. Император, несмотря на присущий ему римский скепсис чувствуя странную связь своей судьбы с высказываниями "своего еврея", дал согласие. Иосиф бен Маттафий стал Иосифом Флавием. К началу 70-го года сторонники Веспасиана овладели Италией; Вителлий погиб в уличном бою в Риме. Веспасиан отправился в Рим, поручив своему сыну Титу взятие Иерусалима.

15 апреля 70 года Тит, командуя шестью легионами, осадил город. Там яростно соперничали непримиримые секты, царили голод, болезни и нужда. Но сопротивление было ожесточенным. Под стенами города возвышались тысячи крестов, на которых римляне распинали всех бежавших из города евреев. Этот простой способ, придуманный советником Тита, родственником еврейских царей Тиберием Юлием Александром, остановил поток беженцев и усугубил голод в Иерусалиме. В августе был взят и разрушен Храм, но резня подолжалась. Последних защитников убивали беспощадно. Город был разграблен, его стены сравнены с землей. Иосиф Флавий записал итоги Иудейской войны: убитых евреев - один миллион сто тысяч, проданных в рабство - девяносто семь тысяч. Налог в две драхмы, который до этого выплачивал каждый еврей Иерусалимскому храму, теперь надо было платить храму Юпитера Великолепного и Величайшего…

Иосиф подробно описал в книге "Иудейская война" триумф Флавиев над евреями, отпразднованный в Риме 8 апреля 71 года. Победители пронесли перед народом Рима золотой стол, большой семисвечник, пурпурные занавеси и другие реликвии из Храма. Были отчеканены монеты с надписью "Покоренная Иудея". До этого в Кесарии по приказу Тита тысячи пленных евреев были на потеху черни выведены на арену стадиона. Там они погибали в костюмированных боях, изображая падение Иерусалима, там их стравливали со львами, их затаптывали слоны. Историограф войны Иосиф Флавий был единственным в мире евреем, который по обязанности сидел среди зрителей: "И я видел это. Мои очи видели это" - написал он в своей книге.

А перед римским триумфом Тит вкрадчиво спросил: Будешь ли ты, мой еврей, присутствовать в Колизее на параде победителей? Иосифу мучительно хотелось ответить отказом. Но все, что он совершил уже после того, как сдался Веспасиану, приобрело необоримую инерцию. И он ответил: Да, цезарь Тит, я буду смотреть триумф в Колизее…

И он, единственный еврей среди трехсот восьмидесяти тысяч римлян, смотрел из ложи римской знати второго ранга на проведенных перед ним пленных евреев, среди которых было много тех, кто знал его, кто четыре года назад считал его товарищем по оружию. Эти пленные, многих из которых должны были тотчас после триумфа задушить, а остальных продать в рабство, с тяжким презрением смотрели в окаменевшеее лицо свежеиспеченного римского гражданина Иосифа бен Маттафия, бывшего священника первой череды в бывшем Храме, - еврея, перебежавшего к победителям, и проклятого за это первосвященником, теперь тоже бывшим…

Еврейский бунт против империи, главным принципом которой был основанный на мощи легионов мир внутри границ, этот бунт был подавлен. Но не до конца. Построенная Иродом Великим крепость Масада была взята войсками Луция Флавия Сильвы только в конце 72 года, через полтора года после римского триумфа Флавиев; последние 960 защитников крепости предпочли не сдаваться в плен и покончили с собой.

Рассуждая о причинах этой катастрофы еврейского народа, автор "Иудейской войны" пришел к выводу: она разразилась в результате деятельности злобного меньшинства с обеих сторон. И тогда, перешагнув через свою героико-националистическую позицию в давних спорах с Юстом, он, следуя Филону, восславил греческий идеал космополитизма. Его вдохновенные строки, предсказывающие, что мир должен склониться перед авторитетом единого Бога, первого и последнего, - впоследствии обеспечили сохранность книг Иосифа Флавия: эти книги нравились христианам эпохи конца Римской империи. Но тогда, в первом веке, при жизни писателя жизнь опровергла и этот догмат мятущегося римско-еврейского историка. Мир не укладывался в жесткие рамки какого-либо четкого мировоззрения, все время напоминая Иосифу Флавию, что как бы ни хотелось ему стать космополитом, как бы ни старался он вести себя соответственно этом намерению, он был и остается евреем, сыном Маттафия. Римский всадник оставался евреем диаспоры, но - евреем с изъяном.

Он жил долго. Ему выпало на долю служить всем трем императорам из дома Флавиев, возвышение которого ему довелось напророчить. И Веспасиан, и Тит, и Домициан называли его, когда дружелюбно, когда насмешливо, а иногда и презрительно: "мой еврей". Шли годы. Он стал знаменитым римским писателем. В галерее славы была установлена его статуя из коринфской бронзы. Но его мечта о космополитическом мире, мире гармоничного слияния достоинств различных наций, оказалась химерой. Мир был римским, в нем правили сила оружия, деньги и низменные человеческие страсти. Опыт жизни в этом мире заставил Иосифа восславить иную, моральную силу, заключенную в заповедях Моисея. Он написал книги "Иудейские древности" и "Анти-Апион", рассказав об истории еврейского народа и разоблачив антисемитскую клевету.

Эти книги были оправданием его метаний шестидесятых годов - времени его жаркой молодости. Иерусалимское проклятие висело на нем, но все культурные евреи читали книги Иосифа Флавия, гордились тем, что он еврей; они переставали при встречах с писателем соблюдать дистанцию в семь шагов.

До конца жизни длился его спор с Юстом, спор перешедший на страницы книг Иосифа. Какой мерой взвесить безумство храбрых? Какие цели имеет право ставить перед собой храбрец? Почему все-таки злобное меньшинство способно увлечь за собою благонамеренное большинство на верную смерть и на погибель всего самого дорогого в их жизни? Почему, другими словами, разум так часто бессилен перед злобой и глупостью?

Покорение Иудеи, разрушение Иерусалима и Храма, казалось бы, лишило еврейство и общины христиан их религиозного центра и могло обрубить корни их веры. Однако, ни Иерусалим как нетленная идея, ни последующее становление римской церкви не были бы возможны без этих грозных событий.

Молодой Гегель писал: "Еврейский народ был бы в мнении ныне живущих народов …более великим, чем греки и римляне, города которых пережили их государства, если бы его чувства о том, на что может решиться народ ради своей независимости, не было бы нам слишком чуждо, и если бы мы не брали на себя смелость диктовать этому народу, в чем состоит его предназначение".

Умница Юст, всегда правый в спорах с Иосифом, столь проницательный в анализе причин Иудейской войны, включая как ее экономическую подоплеку, так и миражи воспаленного сознания невежественных еврейских экстремистов, этот Юст канул бы в пучину забвения, мы бы о нем, как и о бесчисленных благоразумных людях того времени, ничего не знали, если бы о нем не написал Иосиф Флавий - такой увлекающийся, такой художественно-страстный, такой непоследовательный и непредусмотрительный… такой интересный!
На следующую В начало Назад